— Позвони своему рыцарю — он примчится тут же! — играет бровями.

— Еще не поздно укоротить тебе язык!

Вера смывается, нагло смеясь надо мной, а я прохожу по помещению, убираю за собой, выключаю свет. Внизу, в основном зале, задерживаюсь, дотошно все рассматривая, проверяя, чтобы нигде ничего лишнего не осталось.

Ползаю на коленях под банкеткой, а когда выпрямляюсь и поднимаю голову, встречаюсь взглядом с Германом.

Он стоит в дверном проеме, брови подняты, на губах расплывается улыбка.

— Туда точно ничего не закатилось?

— Титов!

Он подходит ко мне, оставляет на губах сладкий поцелуй.

— Я скучал по тебе, — говорит хрипло.

— А я по тебе, — выдыхаю легко.

— Я принес кое-что, — протягивает мне бумажный стаканчик.

Я принимаю его, пью напиток через трубочку.

— Это какао? — округляю глаза.

— Да, — Герман кривится.

— С сахарным сиропом и ванилью?

— Да, прости господи, — его аж передергивает.

Я до сих пор помню, как он на дух не выносил какао, но ради меня почему-то мучался.

— Спасибо, Гер, — сжимаю губы, потому что иначе щеки от улыбки просто треснут по швам. — Ты помнишь, да? Как мы покупали его, когда было плохо.

— Конечно, Тами, — целует меня сладкими губами. — Поехали домой, а? Там Эмилия заждалась нас.

— Поехали, — переплетаю наши пальцы и выхожу на улицу следом за Германом.

Ставлю стаканчик на подоконник и закрываю галерею. А когда беру его с подоконника, вспоминаю, как совсем недавно ровно на этом же месте стоял стаканчик из той же кондитерской.

— Это был ты? — спрашиваю Германа и поднимаю глаза. — Тогда, после выставки Вознесенского. Вот тут стоял точно такой же стакан. Это был ты?

Вместо ответа Герман кивает и устало улыбается.

— Но… почему?

— Может быть, потому, что я уже тогда хотел сказать, что до сих пор люблю тебя?

Тамила

— А это что тут делает? — поднимаю с фуршетного стола футляр с очками.

— Ой, это мое, простите! — подбегает девочка-официантка. — Я их потеряла.

Как всегда, перед открытием выставки нервы шалят.

— Пожалуйста, аккуратнее. Никаких личных вещей. Тем более на столах, где стоят закуски.

— Простите еще раз, — девочка забирает очки и убегает.

Я подзываю помощницу:

— Валь, пройдись, посмотри, нет ли вокруг ничего лишнего. Не должно быть никаких посторонних предметов.

— Да, конечно, Тамила, сейчас все сделаю.

Она уходит, а я еще раз обхожу картины, смотрю, как на каждую из них падает свет, правильно ли акцентированы значимые мелочи.

Одними из первых прибывают мои родители.

— Это что за цветочный бум?! Мне аж не по себе, — мама испуганно округляет глаза.

— Так и должно быть, — улыбаюсь ей. — Проходите, угощайтесь, вон там напитки и закуски. Поболтаем потом, хорошо?

— Мы, как всегда, ненадолго, дочка, — папа тепло улыбается.

— Хорошо, папуль.

После моих родителей поток гостей растет в геометрической прогрессии.

Я разговариваю с художницей, вместе мы даем интервью одному светскому журналу, затем я знакомлю ее с приглашенными. Приезжают родители Германа, кивком здороваются со мной и сразу же идут к моим родителям.

Я максимально вовлечена в процесс. Настолько, что даже не замечаю, как за моей спиной вырастает мужская тень. Я оборачиваюсь резко и смотрю настороженно.

— Володя? — спрашиваю тихо, не веря, что он тут.

— Привет, — мужчина вымученно улыбается.

Мы не виделись меньше недели, но Вова изменился. Сложно сказать, что именно в нем поменялось. Вроде все тот же. Может, похудел или задумчив сильнее обычного, а может, появились изменения во взгляде.

Володя привел себя в порядок: побрился, подстригся. Костюм вычищен и выглажен.

Ему часто не хватало времени на себя. В больничной суете между пациентом и прической он всегда выбирал первое.

— Мне не стоило приезжать, да? — усмехается невесело.

— Что? Нет-нет, все в порядке, — нервничая, смотрю по сторонам, но никому нет до нас дела.

— Ты прислала мне приглашение три недели назад, а я посчитал, что все равно могу воспользоваться им.

Да, я отправляю именные приглашения. После того, как мы расстались, я и не думала отзывать его. Но надо сказать, я и не предполагала, что Вова решится прийти сюда.