— Прости, Вов, — выдаю я. — Я не ожидала, что ты все-таки придешь, но я рада, что ты тут. Выглядишь отлично. Тебе идет новая стрижка.

Он кивает, вяло улыбается.

— Я запустил себя немного. После того, как ты ушла, запил.

— Ни за что не поверю, — уверенно качаю головой.

— А я вот пил. Сутки. А потом еще сутки приходил в себя.

Вялая улыбка превращается в слабый, полуживой, но все-таки смех, и я немного расслабляюсь.

— Да ты просто аморальная личность, Володя! — возмущаюсь наигранно. — И как тебя только земля носит?!

— Сам не знаю, — разводит руками.

Мы замолкаем, улыбки медленно сходят на нет.

— Вов, ты прости меня, пожалуйста. Я никогда не хотела причинить тебе боль. И очень надеюсь на то, что это к лучшему, что однажды ты встретишь замечательную женщину, которая сделает тебя поистине счастливым.

Вова кладет мне руку на плечо и говорит спокойно:

— Не извиняйся за собственные чувства, Тамила. На самом деле, я благодарен тебе за искренность и за то, что была честна со мной. В наше время это редкость. А счастье… может быть, когда-нибудь…

— Обязательно, — киваю уверенно. — Однажды. Может, даже совсем скоро.

— Здравствуй, Владимир, — к нам подходит Герман.

Он становится рядом со мной, так что Вове приходится убрать руку. Титов собственнически кладет одну руку мне на талию, а вторую протягивает Владимиру.

— Привет, Герман.

— Поговорим? — спрашивает Титов.

— Я без претензий, Герман, — Володя пожимает плечами.

Но Титов все равно настойчив.

— Тами, мы пообщаемся с Владимиром? — продолжает он мягко.

— Конечно. Только без сцен, Титов.

— За кого ты меня принимаешь? — он реально обижается. — Это твоя выставка, и я прекрасно понимаю, как она важна для тебя. Мы просто поговорим, как два взрослых человека. Вот и все.

— Не переживай, Тамила, — Володя тут же подключается. — Иди к гостям.

Продолжаю общение с гостями, а сама поглядываю на мужчин. Они отошли в сторону, но общаются вполне себе мирно, никаких сцен ревности и прочего.

— Мне кажется или твой травматолог впервые пришел на выставку? — Ирма, мать Германа, появляется как черт из табакерки.

Видимо, Герман не успел рассказать родителям, что мы с ним сошлись.

— Да, впервые, — отвечаю я. — Только он не мой…

У меня не получается закончить фразу, потому что в галерею решительным шагом входит Инесса. Увидев меня, она берет четкий курс и подходит вплотную.

Черт, я же ей тоже отправляла пригласительный, еще когда не знала, что они с Титовым разошлись.

— Тамила, мне нужно поговорить с тобой, — ее подбородок дрожит, того и гляди она разрыдается. — Наедине.

— Пойдем в малый зал.

Уходим с Инессой в приватный зал. Тут сейчас пусто.

Я включаю свет, оборачиваюсь, и в этот момент Инессу прорывает. Она принимается рыдать. Некрасиво размазывает потекшую тушь по щекам.

— Я беременна, Тамила! Отец, как ты понимаешь, Герман.

Тамила

Как ушат ледяной воды. Аж голова начинает кружиться.

— Зачем ты мне все это говоришь, Инесса? Иди к Герману.

Мне дорого стоит держать лицо перед этой женщиной, хотя на самом деле хочется по-детски разреветься.

— А ты не понимаешь, почему я пришла к тебе? — шмыгает носом и растирает глаза, оставляя на веках черные полосы туши.

— Ума не приложу, — я будто заторможена.

Мне кажется, даже кровь медленнее течь стала.

— Он держится за тебя, — губы Инессы дрожат. — Пока ты его не пошлешь, он не уйдет. Так и будет бегать за тобой.

— Ты-то откуда знаешь? — нахожу в себе силы усмехнуться.

— А ты думаешь, я совсем дура? Или слепая? — неожиданно слезы у нее прекращаются, и на первый план выходит злость. — Он же последние полгода в обнимку с телефоном живет. Любую свободную минуту с ним проводит.

— Почему?

— Хочешь сказать, не знаешь?

— Не знаю.

— У него память на телефоне забита твоими фотографиями. И старыми, и новыми. Какие-то видео столетней давности, где ты с пузом. Он тебя фотографирует, ты разве не в курсе? Пока ты не видишь, делает снимки, а потом любуется на них, когда думает, что я не замечаю.