И где были мои мозги вчера?

Выбрасываю осколки в мусорный мешок, оставляю веник с совком в стороне и подхожу к окну. За ним в ярком солнечном свете зависли невесомые снежинки. Смотрю на них внимательным взглядом, а в голове словно осиный рой гудит. Похмелье дает о себе знать.

А еще на груди щиплет от липкого пота красные полосы, оставленные Настей.

Можно, конечно, все свалить на Игоря. Он говорил задорные тосты и наливал алкоголя всем одноклассникам. Я напился.

Можно переложить всю вину на стерву Настю, которая весь вечер вилась рядом со мной как надоедливая мошка и терлась об меня своими пышными сиськами в откровенно вульгарном декольте. Она меня соблазнила.

Можно оправдать себя, но это не поможет.

Я захотел провести ночь с той, которую, казалось, уже давно забыл.

Открываю окно, и холодный поток воздуха ударяет мне в лицо. Прохлада обволакивает тело, прошибает мурашками вдоль позвоночника. Вдыхаю полной грудью морозный воздух, только легче мне не становится.

Настя была моей школьной любовью.

Была моей первой, с кем я, мальчик отличник, погуливал уроки. С кем впервые поцеловался и кого впервые подержал за упругую грудь.

Даже дрочил я впервые на эту Настю.

И за школьные годы у нас так и не случилось «взрослой» любви. Мы не переспали.

Прошло двадцать лет.

Многое поменялось за эти годы. Я женился на Даше, завел с ней детей. Построил крепкую семью.

Настя вышла замуж, переехала в другой город, родила сына и развелась.

И наше общение на встрече выпускников с самых первых секунд было пропитано отравленной ниткой незавершенности. Как только она сказала мне «привет, Царицын!», все пошло кувырком.

Я не хотел, чтобы оно вот так.

Я правда думал, что вернусь к жене и к детям.

Приеду, как договаривались, к назначенному времени. Проведу выходной с детьми, пока Даша будет решать свои рабочие моменты.

Но в итоге я опустился до измены.

Лег в одну постель с Настей.

Закрыл гештальт, так сказать.

Только вот кое чего я не учел.

Вчера я даже и не думал, что последствиями моих действий будет развод с женой. Надеялся, что она ничего не узнает. А разовая акция с пышногрудой брюнеткой останется за плечами, как пройденный этап. И совесть не сожрет. И не екнет, что я сволочь.

Только вот екнуло. Екнуло, блять!

Если можно было бы отмотать время назад, я не стал бы общаться с Настей и выходить с ней на улицу для милой беседы. Обнимать ее. Флиртовать. Вернулся бы домой и спокойно лег спать.

Под боком бы сопела красотка жена, в соседних комнатах спокойно спали бы мои дети.

И все было бы на своих местах.

Но когда собственноручно поджигаешь фитиль у петарды, будь уверен — она рванет.

Своим общением с Настей я поджог этот чертов фитиль. А когда трахался с ней пьяным в номере, то держал зажженную петарду в руках, прятал ее и надеялся, что погаснет. Что последствий не будет.

Но петарда рванула. И размазала меня жестокой реальностью окровавленной мордой об пол.

За каждый поступок нужно платить.

И иногда цена слишком высока.

Стоил ли перепихон с Настей моей семьи? Нет, не стоил.

Я продешевил.

— Папа.

Оборачиваюсь на голос сына.

Максим стоит рядом со мной и смотрит в мои глаза пристально.

Даша уже успела донести ему, что я урод и подонок?

— Олеся написала мне, что они с мамой от тебя съезжают, — с нотками стали в мальчишеском голосе выговаривает мой сын.

Сжимает кулаки.

— Да, — киваю я. — Потому что я…

Слова застревают опилками в глотке.

Сделать дело было намного проще, чем признаться своему ребенку в собственном проступке.

Я же сам его учил, что семья — на первом месте. А теперь получается, что я лживый петух, который свой собственный «гребешок» не может контролировать.

— Я изменил маме, — хрипло признаюсь я.

Шум на первом этаже заставляет меня вздрогнуть и подорваться с места. За мной тут же бежит Олеся.

— Максим приехал! — громко объявляет дочь.

Мое сердце замирает в грудной клетке, как камень. Мертвеет и покрывается трещинами.

Рома уже сказал ему правду?

Быстро спускаюсь по лестнице, по пути подворачиваю ногу. Острая боль стреляет в щиколотку.

Придерживаюсь за стену, чтобы не упасть, из глаз брызжут искры и слезы. А агония растекается по голени, парализует пальцы на ноге.

Как же больно!

— Мам? Ты чего? — дочка подхватывает меня под руку.

— Подонок! Как ты посмел после другой бабы прийти к нам домой!? — яростный рык Максима прокатывается под потолком, словно зловещий раскат грома.