— Выписали лекарства, — хрипло начала она. — Я уже заказала. Сейчас выпьешь и полегчает, — на последнем слове она запнулась, ведь ничего не полегчает. Они так ждали, столько напланировали, Аркана даже зареклась, что сыграет с омегой свадьбу, ведь Парламент не сможет ей отказать. Но все мечты с треском рухнули, и сейчас Тэйка лежал перед ней беззащитный и убитый горем.

— Я с тобой, слышишь? — твердо сообщила министр, осторожно забравшись к нему и обняв со спины. — Так бывает, понимаешь? Только нужно быть сильным, чтобы идти дальше. Мы разберемся, почему твой организм так среагировал. Объездим клиники, все выясним. И тогда… попробуем снова. Если хочешь, — поспешила добавить она, с опозданием отмечая, как же глупа ее речь. Глупа и безнадежна.

Тэйка не ответил, только обернулся к ней, а в его глазах застыли слезы и непосильная горечь. Лотта шумно вздохнула и обхватила его лицо обеими руками, ласково смахивая большими пальцами соленые капли. Попробовала улыбнуться, только губы не слушались, оставалось только примкнуть ими к омежьему лбу и позволить Тэйке обхватить себя руками.

Так они и пролежали день на пролет, пытаясь заполнить пустоту друг друга необходимым теплом. Лотта зареклась, что осилит и это испытание, ведь она всегда побеждала.

Только вот в этот раз, в единственный, она потерпела неудачу.

…Спустя пол оборота Тэйке диагностировали бесплодность. А еще через два леди Аркана приобрела второго невольника, невероятно воодушевленная идеей дать плененным омегам второй шанс, ведь она была полна любви, которой собиралась наполнить всех, до кого только могла дотянуться.

А еще она пообещала Тэю, что подарит ему желанного ребенка, даже если он будет не его собственный. Она пообещала, что однажды в доме Арканы даже стены будут смеяться детскими голосами.

— Все у нас будет, — прошептала Лотта, сидя рядом со старшим невольником в подаренном ему саду на скамье, и гладила того по волосам. Тот не ответил, только улыбнулся, позволяя ветру ласкать лицо.

Тем месяцем в поместье поселился Вик, и Тэйка поверил своей госпоже, подняв глаза к небу. Оно хранило печаль и память о том дне, когда с треском поломалась сокровенная мечта синевласого омеги с планеты Мю. Но, кажется, он все же обрел семью, о которой столько грезил.

А о трагедии будет помнить только небо.

То, о чем они с Лоттой будут молчать, канет в небытие, давая дорогу будущему. То, о чем никогда не вспомнят.

— Я люблю вас, моя госпожа.

11. Два солнца

Олли пару недель жил в лазарете, как прибыл в дом Арканы. Многих наложников министра насиловали, над многими издевались, но сахарец пережил больше, чем кто-либо. Его пытали, чтобы выведать местонахождение его родного поселения там, на планете, враждебные племена, даже не республиканцы. А потом, когда Олли смог вернуться домой — его презирали, окрестили предателем и отдали на растерзание одиноким альфам. И самое страшное было в том, что он ничего никому не выдал, но разве людям нужен повод, чтобы обвинить? Чтобы сделать кого-то виновником всех своих бед и козлом отпущения повод не нужен.

Зверства продолжались чуть меньше двух оборотов, пока ОРСВ не захватила Саху, и Олли не оказался на невольническом рынке, где попал в немилость охотников, был изнасилован, избит и лишен левого рога. А потом куплен министром Арканой за полторы тысячи коургских камней. Лотта знала досье наизусть, пришлось попотеть, чтобы выяснить отчего невольник такой пуганый. А потом выяснилось, что психологическая травма и два оборота ежедневного изнасилования повлекли за собой боязнь прикосновений в любом их проявлении и патологический страх перед мужчинами-альфами какой бы то ни было расы. На то, чтобы преодолеть эту преграду ушло три полных оборота вокруг звезды Водолея, тысяча дней, наполненных беспокойством, море терпения и вся искренность, которая была на тот миг у министра. Олли научил Лотту ждать, долго, тяжело, но столько, сколько придется.

И теперь ждал ее так же верно, как она ждала того момента, когда омега позволит к себе прикоснуться и обласкать себя любовью.

Но отголоски кошмаров все равно звучали в его голове время от времени, даруя невыносимую боль и жуткие видения. Олли иногда забывался, смотрел в одну точку и шарахался от протянутых к нему рук, забиваясь в угол, и оттуда тихо плакал, давясь слезами, полными страха и боли. Лотту радовало то, что за последние пару месяцев не было ни одного приступа, и Олли все чаще подпускал ее к себе, улыбаясь искренней, такой желанной улыбкой. Однако память о страшных ночах и таких же днях будет жить в ней вечно, заставляя вздрагивать всякий раз, когда на браслет приходили уведомления о состоянии здоровья омег. Министр не могла быть рядом с Олли постоянно, и, наверное, это то единственное, что заставляло ее тонуть в непосильном чувстве вины.

...Леди скользнула пальцами по обнаженным плечам спящего Нико и благоразумно решила оставить подарок на тумбе, а то невольник так сладко сопел, что будить его ради такой мелочи станет настоящим преступлением. Подавив смешок, альфа осторожно спустила ноги, оглядев опрятную комнату змеиного принца, отметила, что с ее последнего визита здесь преумножилось восковых свеч, сотворением которых он занимался. Аркана прошлась босыми ногами по пушистому ковру, остановившись возле рабочего стола, и остановилась взглядом на резной свечке, представляющей собой букет вырезанных из воска цветов, а в центре величественной красной розы виднелся фитиль. Даже жаль такую красоту поджигать.