Дело ведь не в объективных процессах – дело в самих людях, в головах которых «начинается разруха», по выражению булгаковского профессора Преображенского. К 1917 году среди элиты почти не осталось людей, готовых упорно, денно и нощно и стиснув зубы трудиться для фронта, для Победы. Это обстоятельство подметил совершенно правильно генерал А. А. Брусилов: «…за исключением солдатской массы, которая в своем большинстве была инертна, офицерский корпус и вся та интеллигенция, которая находилась в составе армии, были настроены по отношению к правительству в высшей степени враждебно. Везде, не стесняясь (выделено.
– Авт.), говорили, что пора положить предел безобразиям, творящимся в Петербурге, и что совершенно необходимо установить ответственное министерство» [358] .

Никто, разумеется, не смог бы объяснить явные причины своей «враждебности». Наверняка мало кто смог бы внятно объяснить, перед кем должно было быть ответственно новое министерство («народ» – слишком абстрактное понятие). Подразумевается, что перед членами Государственной думы, как «народными избранниками», ибо их выбрал в Думу «народ». Напомним здесь, что выборы в Государственную думу были построены не по системе всеобщего, прямого и равного голосования («один человек – один голос»), а строились по цензовой системе, в основе которой лежал имущественный фактор, то есть явление, присущее как раз буржуазному государству.

Достаточно вспомнить, что как только в России после Февраля было введено всеобщее избирательное право для мужчин, буржуазные партии потерпели сокрушительное поражение и на муниципальных выборах июня 1917 года, и на осенних выборах в Учредительное собрание. Позиционировавшая себя «партией народной свободы» кадетская партия оказалась не нужна народу в силу своей очевидной буржуазности. Так каким же «народом» прикрывались кадеты, свергая режим императора Николая II? Кучкой крупных капиталистов, по привычке поддерживаемых немногочисленной городской интеллигенцией? Это и есть весь народ стовосьмидесятимиллионной России?

Так что в любом случае «народ» в своем огромном большинстве был здесь вовсе ни при чем. Тем не менее именно эти люди «выбрали сами себя» во Временное правительство и восемь месяцев пытались управлять воевавшей страной, хотя их власть вообще не была ни в коей мере легитимной – все свершилось по праву победителя в государственном перевороте, явлении явно незаконном. Неудивительно и то, что, «придя к власти, партия “народной свободы” не предполагала осуществлять конструктивную перестройку системы государственного управления. В абсолютной ценности и сохранности она оставила у руля управления Российским государством ту самую бюрократическую машину, которая, как накануне Февраля заявляли сами кадетские ораторы и публицисты, привела страну на край пропасти, поставила ее на грань катастрофы» [359] . Главным была власть. Власть крупного капитала, которому, как воздух, была необходима тесная связь с державами Западной Европы и которому мешал царизм.

В 1917 году, на выборах в Учредительное собрание, народ отдаст свои голоса тому, кто пообещает крестьянству армии и деревни землю (эсеры) и мир (большевики). А первое цензовое Временное правительство падет всего через каких-то полтора месяца после своего возникновения. Разрушение русской государственности в ходе Красной Смуты 1917 года стало логическим следствием падения монархии как того института, что своим влиянием и деятельностью объединял сложно стратифицированное российское общество: «Величайшей ошибкой оппозиционных и революционных партий в России было отождествление царского самодержавия и всей российской государственности даже без учета возможностей Думской монархии… В результате, Временное правительство и вся бывшая оппозиция ввергли страну в хаос» [360] .

1916 год стал рубежным в войне: с одной стороны, неоспоримо выявилось превосходство союзников по Антанте, даже невзирая на разгром Румынии; с другой стороны, все более угрожающим становилось положение дел на Восточном фронте, где внутреннее положение Российской империи напоминало с каждым часом все более накреняющийся корабль после удара торпедой. Угроза назревавших революционных событий чувствовалась всеми, и потому разлад среди высших группировок еще более усилился.

Одни, возглавляемые буржуазными оппозиционерами, при поддержке либерально настроенного офицерства готовились к дворцовому перевороту, чтобы сменой царя сделать страну конституционной монархией по английскому образцу. Другие, ставившие исполнение воинского долга прежде всего, намеревались в новой кампании рассчитаться с врагом за неудачи 1916 года. В то же время низы, уже давным-давно, по справедливому выражению В. И. Ленина, не желавшие «жить по-старому», потенциально были готовы поддержать любую кризисную ситуацию, чтобы одним махом решить назревшие проблемы – первейшими из которых для большинства населения России являлись мир и земля.

Основной проблемой, с которой столкнулась русская армия во второй половине 1916 года, стало приближение кризиса людских ресурсов в отношении восполнения потерь. В 1916 году пополнения высылались на фронт заблаговременно, чтобы избежать уничтожения кадрового состава, подобно Великому Отступлению 1915 года именно это позволило поддерживать интенсивность операций на Юго-Западном фронте, а затем еще и образовать новый – Румынский – фронт. Громадные потери не успевали покрываться обученными резервами, но Ставка по-прежнему требовала ежемесячных пополнений в триста тысяч человек.