Разговаривать дедушка не любил, так как был почти глухой, и только бабушка Маргарита Ивановна могла до него докричаться.

– Домой, домо-о-ой! Собирайся! Мы уже уходим! Ухо-одим! Ничего-о не забыл?

Дедушка оглох очень давно, кажется, еще на войне, в которой участвовал совсем молодым; большую часть жизни он ничего не слышал и, если судить по его виду, был не слишком этим огорчен, научившись находить в тишине что-то отрадное своему сердцу.

– Таня, Сергей, очень вас прошу: заботьтесь о Ленечке! Я ведь раньше уйду, я на десять лет старше! Заботьтесь о Ленечке, я вас прошу! Это ваш долг перед ним как младших перед старшим поколением!

Сколько Сергей себя помнил, бабушка говорила это маме и папе, а папа в свою очередь говорил ей:

– Маргарита Ивановна, ну конечно… Маргарита Ивановна, но это вы рано… Желаем вам еще жить и жить… и уйти в один день с Леонтием Палычем…

Слова папы подхватывала мама («Ну коне-ечно, мамочка, ну коне-ечно, мы папу не бросим, но вы живи-и-ите, живи-и-ите!..»), и даже Сергей к ним присоединялся. Эти фразы повторялись раз по десять, пока дедушка медленно-медленно шнуровал ботинки в прихожей, а потом они с бабушкой уходили в свою квартиру в старом доме на Благодатной. Там было несколько старинных домов с высокими потолками, огромными окнами и паркетными полами. В гости к бабушке и дедушке Сергей ходил редко: когда он был маленьким, бабушка переживала, что он может что-то сломать или разбить (так оно и оказалось, конечно), а когда он подрос, ему самому стало неинтересно в этой холодной, неуютной квартире, полной неудобной громоздкой мебели и каких-то будто бы ценных вещей. Если только смотреть на это все да прикидывать, где это добро можно продать и сколько выручить… Хлам бывает неожиданно дорог – а у некрасивой девицы обнаруживается аж два поклонника. Бывает всякое.

Дедушка Леонтий умер неожиданно, во сне. Тихо и мирно скончался, не доставив никому никаких хлопот. Его удалось похоронить в хорошем месте. Не на дальнем кладбище, куда ехать три с лишним часа по колдобистой дороге, а на старом, где хоронили всяких шишек (как это правильно? сотрудников городской администрации?): все же ветеран, уважаемый человек.

Бабушка Маргарита Ивановна произошедшего будто не заметила. По-прежнему приходила в гости к дочери и зятю раз в несколько месяцев, по-прежнему спрашивала Сергея про то, как он окончил четверть, и по-прежнему говорила маме с папой:

– Помните: вы должны позаботиться о Ленечке! Я первая уйду, я на десять лет старше! А вы должны позаботиться о нем! Это ваш долг перед ним как младшего поколения перед старшим!

И отец, и мама все так же ей подыгрывали, пусть и более неуверенными голосами, стыдливо и виновато, но бабушка была не Станиславский, не кричала «не верю», а только кивала и снова повторяла свою бессмысленную просьбу. Она не понимала, что деда больше нет. А может, для нее его и раньше не было.

Однажды в субботу, через год после смерти дедушки, папа вызвал такси, и Герасимовы всей семьей отправились на кладбище. Была весна, тот период, когда еще холодно, но травка уже пробивается, хочется расстегнуть куртку, но как только это делаешь – за горло берет ледяная рука.

Отец приказал одеться в немаркое: «Прибраться надо да глянуть, как памятник встал, не просел ли».

Оградок там тьма-тьмущая, пройти трудно, чтоб не разодрать одежду об острые пики. Деревьев много, стоят голые и смешные, растопырились, ждут листву. Только ряд вечнозеленых туй, которыми обсажена центральная дорожка, выглядит солидно: как будто они одни знают, что такое дресс-код. Памятники в основном новые, мраморные, высокие, с золочеными надписями.

Отец сгреб с могилы облезшие, старые венки, понес на мусорную кучу, мама принялась отмывать памятник, достав принесенную из дому пластиковую бутылку с водой и тряпочку.

– Сереж, тут между плит уже трава пробивается, возьми ножик да повычищай ее! – сказала мама.

Сергей ползал на карачках по плиткам, которыми был вымощен участок, и выколупывал пробивавшуюся между ними молодую травку. Занятие абсолютно бессмысленное: новая трава вырастет через пару дней, но возражать Сергей не стал – надо так надо, ругаться с родителями смысла нет (зачем тогда ехал, спрашивается?).

Бабушка сидела на лавке возле могилы деда. Высокая, прямая. В черном пальто, с красиво повязанным шарфом – белым в черный горошек. Руки сложила на коленях и сидела, пока все они ползали (кладбищенские муравьи, блин), скребли и мыли. Эта картина была такой странной и глупой, что Сергей тихо кипел от злости.

Он уже тогда понял, что это бесполезно, и оказался прав. Через месяц после той поездки Маргарита Ивановна снова пришла к ним в гости и все так же говорила маме и папе: «Вы должны заботиться о Ленечке! Помните: это ваш долг перед старшим поколением!» и Сергею: «Помни: главное вырасти хорошим человеком!» И он по-прежнему обещал ей, что в следующей четверти у него будет меньше троек, хотя к тому моменту он был бы рад, если б их стало больше – и все двойки (чертова физика, чертова химия, чертова алгебра) превратились бы в тройки.

Бабушка Маргарита Ивановна умерла, когда Сергей служил в армии (он и косить-то не стал главным образом потому, что отец сказал: «Серег, пойми, она нас из завещания вычеркнет, если ты долг родине не отдашь. Все брату матери отойдет, дядьке твоему»). Сергей был даже рад, что не попал на похороны: спасибо родителям, что сообщать не стали. Честно говоря, после того семейного посещения кладбища в одиннадцатом классе Сергею не хотелось бы туда попадать еще лет сто. После дембеля на могилку Маргариты Ивановны он не ходил. Нафига?