— …Я горевал очень сильно после того, как она ушла. Она ничего не сказала, просто ушла. И я знаю, что ей было тяжело из-за меня. Она была права, что ушла, но все равно было больно, — говорю я, глядя в окно, сквозь прозрачные занавески которого проникают последние лучи вечернего солнца. — Думаю, я несколько дней провалялся в постели.

Я бросаю взгляд на Эйдена, чье лицо задумчиво.

— Тебя все-таки вырвало?

— После попытки утопить свои печали в алкоголе, возможно. Я не помню.

— Ну, если я любил свои карточки с покемонами больше, чем ты любил ее, возможно, этому не суждено было иметь будущее, придурок.

— Я думаю, ты забыл ту часть, где сначала набил рот дюжиной соленых крекеров с сливочным сыром.

— О. Да. Ты знал, что у Элизы есть шикарный рецепт для них? Они такие вкусные. Она готовила их на мой день рождения уже три раза. Серьезно, тебе не позволено делать ничего, что может поставить это под угрозу.

— Это все, что нужно, да? Братскую любовь длиной в жизнь ради печенья с сыром? — я упрекаю его и сажусь на диван рядом с ним, подталкивая его ногой, и он засовывает между нами подушку, как будто она защитит его. Он бормочет что-то о том, что это не просто сыр.

Этот конкретный диван не такой уж длинный, поэтому в итоге я укладываю ноги на диван между нами, вместо того чтобы вытянуться.

Мне невыносимо думать о наших отношениях как о совершенной ошибке, но я о многом сожалею. Тогда я был молод, просто глуп и высокомерен настолько, что думал, что смогу наладить отношения с человеком, и ей никогда не придется ни о чем знать.

Конечно, это не сработало. Конечно, все прошло так, как говорили мои родители, и я был слишком горд, чтобы признать это, чтобы вообще вернуться домой.

И вот я здесь, все еще слишком гордый, чтобы сказать ей.

Я надеялся, что мне не придется показывать ей худшие стороны себя, что я смогу похоронить это. Возможно, в основе всего лежала проблема, что тебя нельзя по-настоящему узнать и полюбить, если ты прячешь половину себя.

Я прокручивал эти мысли в голове сотни, может быть, тысячи раз. Не думаю, что я когда-либо озвучивал их раньше, потому что они звучат так же эгоистично, как и в первый раз, когда пришли мне в голову.

— Я просто хотел бы… Я не знаю. Может быть, она попыталась бы остаться. Выбрать ее, а не вас, ребята, было самым тяжелым, что я когда-либо делал. И в ту минуту, когда ей стало трудно, она ушла.

— Я думаю, это нормально — чувствовать себя так, даже если несправедливо взваливать это бремя на нее, — говорит Эйден, удивляя меня. Я наблюдаю за ним, когда он разрезает еще одну распечатку карточек, аккуратно скользя ножницами по странице.

— Мы все хотим, чтобы кто-то выбрал нас, в конце концов. Но я думаю, что из-за того, что наша семья поставила тебя в трудное положение, ты тоже, будем честны, не выбрал ее. Ты мог бы рассказать ей, что происходит на самом деле, и дать ей шанс выбрать тебя всего. Но ты спрятался за правилами, потому что думал, что она не осталась бы, если бы знала, кто ты такой.

Я несколько мгновений смотрю на своего брата, все больше беспокоясь, что у одного из нас аневризма или что-то в этом роде.

— Какого хрена, чувак.

— О, ты пропустил ту часть, где она одна из моих друзей, и это то, что она кричит телевизору на вечерах кино? Для меня это всегда было совершенно очевидно.

— Да, думаю, я пропустил эту часть. Не думаю, что физически был здесь для этого.

Тяжелая задняя дверь со скрипом открывается, и Логан стоит на пороге, спрятав руки в карманы куртки. Он кивает нам обоим:

— Я направляюсь в катакомбы, хочешь, подвезу?

Я моргаю. Мы сто лет так не называли подвал пивоварни. Я был бы удивлен, если бы могилы многих умерших золотых рыбок Эйдена вообще сохранились, нашу маму всегда бесило, что он продолжал хоронить их в земляном полу подвала.

— Еще даже не полнолуние, — жалуюсь я, бросая взгляд в окно, ее призрачные очертания выползают в небо. — И мы больше не дети, теперь у нас есть некоторый контроль.

— Ты думаешь, что контролируешь.

Дамы и господа, мой брат. Он знает, как убить атмосферу, куда бы он ни пошел.

Логан не похож на ответственного человека, с длинными волосами, пирсингом и татуировками — визуальным бунтом, на какой бы детали вы ни остановились. Но его обычное поведение явно изменилось. Он всегда выглядит так, будто ждет, когда я закончу творить херню.

Он прав, но я не хочу, чтобы он знал о своей правоте. Я не знаю, как я собираюсь пережить следующие несколько дней. Я не справлялся с тем, чтобы оставить Элизу в покое. Мы почти на пороге свадьбы и почти полнолуние. Но со всеми этими наблюдениями за волками и слухами о нападениях животных, если кто-то из нас дичает…