Они доехали с работы до ее дома на двух машинах. Там Маша поставила свою на обычное место. Игнатов встал возле ее переднего бампера. Так он никому не мешал. Никому, кроме нее. Обсудили ситуацию минувшего дня. Составили примерный план на завтра.

С утра должны были вместе ехать в больницу, где предположительно работала мать Сергея Ложкина. Ее личность еще предстояло установить. Необходимость туда поехать возникла еще и по причине сигнала от Василия Яшкина. Тот позвонил ближе к шести вечера и заговорщическим тоном произнес:

– У меня есть важная информация, товарищ майор!

– Что за информация?

– Дело касается нашей старшей медсестры Аглаи Степановны Антиповой.

– Что с ней не так?

– Все так, но… Оказалось, что она была в отделении гинекологии в ночь убийства Анны Листовой, которая по паспорту Вострикова Вера.

– И что с того, что была? Она сотрудник больницы и… – Маша прервала себя на минуту, потом озадаченно проговорила: – Погодите, Василий, но ее же не сняла видеокамера. На записях никого, кроме вас, медсестры и некоторых пациентов, которые проходили по коридору.

– Вот именно! Я об этом и говорю! Тут такое! – заполошно воскликнул он. – Но это не телефонный разговор. Приезжайте завтра. Как раз завтра работаем с утра все мы: я, Аглая и Анна.

– А Анна у нас кто?

– Это же медсестра, дежурившая в гинекологии в ночь убийства, вы что! – сразу обиделся Василий. – Именно она – Анна – дежурила в ночь убийства Листовой. И она кое-что вспомнила. Тоже очень важное…

Будто Маша должна помнить всех фигурантов! Их могло быть до сотни. Когда глянешь в бумаги, прочтешь протокол, то и вспомнишь. А на слух – нет, иногда бывало сложно. Особенно в этом запутанном деле! Куда ни шагни – либо труп, либо пострадавший.

К слову, вдовец Сушилин прилетел или нет? Маша понимала, что Фаина погибла в результате несчастного случая и муж ее как бы ни при чем, но нервы помотать красавчику очень хотелось.

– Хорошо, мы завтра с утра у вас будем, – пообещала она Васе Яшкину.

Она отключилась. Собралась домой. Игнатов вызвался ее сопроводить и…

И стояли они с Игнатовым в ее дворе у его машины и составляли планы на завтра. Потом что было? Потом он полез на водительское сиденье, повернул ключ в замке зажигания, и ничего не произошло. Машина даже не фыркнула.

– Что за дела? – громко возмутился капитан, вылезая из машины. Пнул переднее левое колесо. – Ты чего, красотка?

Красотка безмолвствовала почти полчаса. Чего только Игнатов не делал.

– Вызывай эвакуатор, – приказала Маша. – Ты ведь и меня подпер!

Игнатов кивнул и послушно набрал службу эвакуации транспортных средств. Но там постоянно было занято. А с неба вдруг хлынул проливной дождь. Маша с Денисом помчались к ее подъезду. Постояли. Подождали, когда ему ответят.

Ответили!

– Непогода. Все машины сейчас заняты. Очередь большая. Не раньше часа ночи. Или с утра. Утром в семь точно подъедем, – чередуя свои слова извинениями, ответил диспетчер.

Игнатову точно везло. Или мать приворотным средством ее поила, а не лечебным отваром. Подозрительно покосившись в его сторону – он выглядел непритворно расстроенным, – Маша пригласила его к себе.

– Спать будешь в гостиной, – предупредила она. – Ни на что не рассчитывай.

– Мария Валентиновна, как можно! – воскликнул он, вваливаясь в квартиру за ней следом.

Маша резко обернулась и поймала на его физиономии такую хулиганскую ухмылку, что ей тут же захотелось вернуться к его машине и провести следственный эксперимент. А на самом ли деле та не завелась? Или это происки капитана, решившего пойти во все тяжкие, лишь бы ее добиться?

Но на улице лило как из ведра. У нее волосы намокли и натекло за воротник его джемпера, пока они бежали от парковки до подъезда. И простуда, которую ее матери при поддержке Дениса удалось немного заглушить, могла снова вернуться.

– Смотри у меня! – погрозила она ему пальцем. И им же ткнула в коврик у порога. – Разувайся! У меня дома не ходят в уличной обуви.

Если уж честно, то у нее дома никто давно не ходил ни в уличной, ни в домашней обуви. Очень давно. Мать не в счет.

Маша жила очень одиноко. С тех пор как развелась с мужем, вообще никого в дом не приводила. Если и случались у нее свидания, то на стороне. И она будто к этому и привыкла, и ужилась с пустыми комнатами и тишиной, иногда гнетущей. Все вещи лежали на тех местах, где она их оставляла. Любимую чашку никто не хватал и не забывал в ней недопитый чай. И из холодильника не исчезало оставленное на утро пирожное.