«ЕРМАК» СПЕШИТ В ГРЕНЛАНДСКОЕ МОРЕ

Хмурые облака лениво ползут над крышами. Сыплет мокрый, тающий на лету снег. Сыро, слякотно. Неприветлив ленинградский февраль.

Прожекторы выхватывают из мрака фигуры людей. Двумя параллельными цепочками выстроились они на льду. Идет погрузка топлива. Над Финским заливом, заглушая человеческие голоса, стук лебедок и кранов, гремят марши. «Веселее, друзья, дорога каждая минута!» К рассвету бункеры «Ермака» будут заполнены — так обещали военные моряки.

«Ермаку» предстоит далекий путь — в Гренландское море. На десятки миль, от берега к берегу, Финский залив закован в белый панцирь. Старейший арктический корабль, «дедушка русского ледокольного флота», небывало рано откроет навигацию.

Дрейфующая научная станция начала действовать в мае, сейчас — февраль. По прямой льдина прошла за эти месяцы больше двух тысяч километров. Но ветры заставляли ледяное поле совершать зигзаги и замысловатые петли; извилистой ленточкой протяжением около двух с половиной тысяч километров выглядит на карте путь станции «Северный полюс». Дрейф вынес ее в Гренландское море. Почему же так торопятся Отто Юльевич Шмидт, капитан «Ермака» Владимир Иванович Воронин, все сто пятьдесят советских людей на борту линейного ледокола?

Долгие месяцы льдина дрейфовала на юг, и ничто не вызывало сомнений в ее надежности. Правда, в жизнь полярников нередко врывалась тревога. Порою скорость дрейфа превышала две тысячи метров в час, а однажды льдина прошла за сутки сорок три километра. Чем дальше к югу, тем больше возрастала скорость. В Москве решили вывезти полярников самолетом, но они запротестовали: никакая беда пока не угрожает, все идет хорошо.

Не раз в мрачную полярную ночь они ощущали сильные толчки, как при землетрясении, глухой гул прерывал сон. Люди вскакивали, прислушивались минуту-другую и снова засыпали: грозные звуки и толчки стали привычными. Над льдиной бушевали ураганы, палатку заносило снегом. Иногда температура падала ниже сорока четырех градусов, но бывали дни, когда хрустящий белый ковер льдины становился вязким, возникали озерки.

Полярное лето в разгаре. На льдине образовались озера.

В декабре задули сильные ветры. Станцию понесло к Северо-Восточному мысу Гренландии. Столкновение с прибрежными скалами грозило гибелью. Папанин писал в своем дневнике: «Мы уверены в благополучном исходе. Если же уцелеет хотя бы один из нас, он постарается доставить на родину результаты наших трудов. Важнейшее мы уже передали по радио». В любую минуту могло начаться катастрофическое сжатие. У палатки стояли наготове нарты с аварийным имуществом. 22 декабря льдина пересекла широту Северо-Восточного мыса, опасность столкновения с гренландскими утесами миновала, но возникла новая: дрейф резко ускорился. В Москве с беспокойством следили за движением льдины. На разведку южной кромки полярных льдов вышел из Мурманска зверобойный бот «Мурманец».

1 февраля, когда Папанин и Кренкель разыгрывали послеобеденную шахматную партию, за палаткой раздался сильный треск. Хотя было это не в диковину, полярники легли спать одетыми. Сквозь сон Папанин услышал зловещий скрип и поднял товарищей: «Под нами ломается лед». Ширшов выскочил с фонарем и быстро вернулся: «Трещина проходит рядом».

Все вышли из палатки. В нескольких метрах чернела узенькая полоска, края льдины медленно расходились. Завывала пурга, колючий снег бил в лицо.

Опасность нарастала: за полчаса трещина превратилась в широкий канал. Полярники бросились спасать имущество, на середину льдины вывезли самое ценное. У радиомачты зияла новая трещина. Ледяное поле — единственное пристанище четверки — расползалось на куски.

Они вернулись в свое жилище, завели патефон. «Музыка отвлекает от печальных размышлений», — заметил Кренкель. Вскипятили чай. Не успели наполнить кружки, как льдина с гулом треснула буквально под ногами. Выбежали стремглав, неподалеку установили маленькие запасные палатки. Ширшов подготовил байдарку. В обычный срок передали на остров Рудольфа метеорологическую сводку. Дежурили попарно.

Непрестанно возникали и ширились черные пасти трещин. От мощного ледяного поля, на котором опустились в прошлом году четыре воздушных корабля, остался торосистый обломок величиной в половину футбольной площадки; станция «Северный полюс» не могла бы теперь принять даже маленькую амфибию. Но научные наблюдения не прекращались, и сигналы УПОЛ появлялись, как и прежде, точно в срок.

3 февраля сквозь туман выглянул ободок алого диска. Солнце! Четыре человека щурились на горизонт, откуда появилось дневное светило, с бледными улыбками разглядывали друг друга, дивясь, какими они стали грязными, обросшими.

Разразился шторм. Опять задвигались льды, разрозненные части лагеря то отдалялись друг от друга, то вновь сближались. Веселый внезапно перескочил на соседний обломок льдины, и четвероногого друга полярников понесло; едва удалось его спасти… Когда ураган утих, посветлело. «Земля!» — прозвучал возбужденный голос Ширшова. Вдали маячили острые шпили Гренландских гор.

Навстречу станции «Северный полюс» спешили корабли. Небольшой «Мурманец» смело пробивался во льдах севернее норвежского острова Ян-Майен. Преодолевая жестокий шторм, приближались ледокольные пароходы «Таймыр» и «Мурман», вышедшие из Мурманска. Ленинградские судостроители сказочно быстрыми темпами отремонтировали «Ермака», и ледокол встал под срочную бункеровку в Кронштадте.

Береговые прожекторы уперлись в корабль. Взлетели сигнальные флаги. Капитан Воронин вышел на мостик. Поход в Гренландское море начался. Около двух тысяч миль отделяло нас от дрейфующей станции.