Как четыре года назад на «Сталинграде», дни и ночи проводил я в радиорубке. Здесь можно было узнать новости о полярниках и движении мурманских кораблей. Радист «Ермака» перехватил телеграмму УПОЛ: «Сегодняшний день полон событий: шторм утих, мы построили снежный дом, убили трех медведей».

За двое суток дрейфующая станция переместилась к югу на целый градус! Чем южнее спускалась ледяная площадка, тем больше тревожились мы за судьбу славной четверки. Надо было спешить и спешить; на ледоколе это понимали все — от капитана до кочегара, и старик «Ермак», ходивший в арктических морях почти сорок лет, делал чудеса. Могучий «дедушка» с ходу взбирался на ледяные поля, давил и крушил их своей тяжестью; льдины переворачивались, вставали ребром, наползали одна на другую, царапая обшивку. Гул, скрежет, грохот, всплески сопровождали наш путь.

Горизонт впереди потемнел. Воронин пригляделся и сказал повеселевшим голосом:

— Водяное небо.

Облака, как зеркало, отражали темную поверхность воды. Льды кончились.

— Полный вперед!

Ледокол шел по Балтийскому морю на запад. Встречные суда салютовали знаменитому кораблю.

Впервые довелось мне идти на судне под командованием прославленного капитана «Сибирякова» и «Челюскина». Со времени нашего совместного путешествия из бухты Провидения в Москву Воронин внешне почти не изменился, только казался еще строже и серьезнее. Дружно, слаженно работала команда — Владимир Иванович был требователен и справедлив; лодыри и болтуны у него на судне не задерживались, а старательные, добросовестные моряки всегда могли рассчитывать на поддержку своего капитана.

Владимир Иванович вышел из рода потомственных поморов, русских людей, издавна населяющих Северное побережье нашей страны. Моряками были их отцы, деды и отдаленные предки; еще сотни лет назад отважные поморы ходили на деревянных судах за морским зверем. В семье Ворониных было шесть братьев, шесть мореходов. Самым известным стал Владимир Иванович. Он сроднился с Арктикой, полюбил суровые полярные моря. Год за годом прокладывал Воронин пути во льдах. В Советской Арктике нет, кажется, места, где бы он не проходил. Воронин — один из зачинателей карских экспедиций в устье Енисея. Он обошел вокруг Северной Земли, провел «Сибирякова» за девять недель по Северному морскому пути, а годом позже повторил этот поход на «Челюскине». На карте Карского моря за семьдесят восьмой параллелью обозначен остров Воронина. Он открыт в 1930 году экспедицией ледокольного парохода «Георгий Седов», которым тогда командовал Владимир Иванович. Еще мальчонкой, «зуйком», вышел он на рыбацком боте в первое плавание. Четыре десятилетия он совершенствовал свои знания, воспитывал новые поколения полярных мореплавателей; многих учеников Владимира Ивановича встречал я в капитанских рубках, на штурманских вахтах.

Вот он стоит на мостике «Ермака», слегка приподняв плечи, высокий, кряжистый, с пышными усами; вглядывается полярный капитан в синеющую даль, и в уголках глаз появляются сеточки морщин. Страстно привязан он к просторам родного Севера. «Тут и доживать буду», — говорит Владимир Иванович.

Миновав шведский остров Готланд, наш ледокол вышел проливами в Северное море и двенадцатимильным ходом устремился на северо-запад. Слева остались Шетландские и Фарерские острова. Все реже встречались суда. Похолодало.

— Ночью увидим льды, — сказал капитан.

Журналисты не покидали радиорубку. За семидесятой параллелью, восточнее Гренландии, происходили большие события: «Таймыр» и «Мурман» вошли в гущу льдов, вновь сплотившихся вокруг станции «Северный полюс». Ни одно судно в это время года не рисковало забраться в ледяной массив Гренландского моря.

В радиорубке слышались сигналы УПОЛ: «Заметили на горизонте силуэты парохода. «Таймыр» это или «Мурман»? Зажигаем костер. Следите».

Минут через пять застучал вахтенный радист «Таймыра»: «Видим дым. Надеемся скоро выйти на чистую воду. Ошвартуемся у кромки льда. Далеко ли она от вас?»

Кренкель ответил: «Немногим больше мили. Следите — зажигаем факел».

Не убавляя хода, «Ермак» продвигался в битом льду Гренландского моря. Каждые четыре часа расстояние до станции «Северный полюс» сокращалось на полсотни миль. Льдина тоже дрейфовала к югу и за сутки приблизилась к нам на семь миль.

«Хорошо видим ваш факел», — передали с «Таймыра».

«А мы — ваши прожекторы», — откликнулся Кренкель.

В Москве давно уже отзвучали двенадцать ударов кремлевских курантов, когда УПОЛ и радист «Таймыра» обменялись пожеланиями спокойной ночи.

Полярникам не спится; дважды разводили они огромный костер, и к небу взвивались языки пламени.

Ровно в шесть утра, как всегда, в эфире появилась УПОЛ, вызывающая остров Рудольфа. Федоров передал координаты станции; и сводку погоды. Полярники позавтракали. 19 февраля началось буднично, как и предыдущие двести семьдесят три дня.

«Давайте огни, факелы, мы подходим… Больше огней!» — требовали «Таймыр» и «Мурман».

Миновал еще час.

«Стоим у кромки, ясно видим станцию… Наши люди отправляются к вам… Привет героической четверке!» — весело отстукивали судовые радисты.

До чего хотелось нам присоединиться к морякам «Таймыра» и «Мурмана»! Они быстро двигались по сплотившимся льдам к поселку… А «Ермаку» оставалось пройти каких-нибудь сто миль — две вахты…

Звонок созвал нас к обеду. В кают-компанию вошел Шмидт.

— Я рад сообщить вам прекрасные вести, — торжественно начал Отто Юльевич. — Станция «Северный полюс» успешно выполнила задание. Только что полярники передали рапорт партии и правительству, затем последнюю радиограмму — «Всем, всем, всем!». Сейчас наши товарищи находятся на «Таймыре» и «Мурмане». Мы идем на соединение с ними.