Ректор с безопасником переглянулись.

— Забыть о магии? — обескураженно повторил дэр Аарон. — Бывает лабиринт не пройдут и кончают с собой. А тут… Ладно еще первый курс… А второй, третий? Это же как руки лишиться!

— Обеих, — едва слышно добавил безопасник.

Овидус поднялся и прошел к окну. По двору уже сновали студенты, издалека доносились разговоры и смех.

— Согласен, это будет тяжело, — медленно произнес Овидус. — Именно поэтому я и здесь.

Обернувшись, он обвел взглядом присутствующих. Безопасник морщил лоб, словно уже просчитывая будущие шаги. Ректор, не переставая, утирался платком и выглядел больше озабоченным, чем удрученным. Хорошо. Но что с Колином? Его опущенные уголки рта и поникшие плечи Овидусу совершенно не понравились.

Квестор щелкнул пальцами, привлекая внимание.

— Мыслите шире! Из-за переселенцев и неурожаев в последние годы ситуация усложнилась, люди недовольны. И кстати, многие недовольны именно магами. Так что закрытие академии благотворно повлияет на обстановку в Республике. Что же касается студентов… Во-первых, самым способным мы даем возможность учиться в более престижных академиях. А во-вторых, грядут изменения в законах о синах, и скоро даже отпрыскам магов, тем, что не повезло с силой, не зазорно будет получить статус сина. Поэтому не переживайте. Бывшие альтийские студенты даже без сертификата мага будут уважаемыми членами общества.

— Хорошо… — произнес ректор. Скомкав платок, он затолкал его обратно в рукав, отчего на рукаве образовался заметный бугор, и твердо повторил: — Хорошо! Мы сделаем всё, ради процветания Республики. Можете на нас положиться!

Дэр Аттикус согласно склонил голову и приложил кулак к груди.

Они обсудили еще некоторые нюансы взаимодействия, а напоследок ректор выразил надежду, что вечером квестор окажет честь своим присутствием на праздничном концерте, и с сомнением добавил:

— Это, конечно, не столичный театр… Всего лишь студенты…

Но Овидус только благодушно усмехнулся:

— Театр уже давно меня не удивляет, а вот молодежь бывает непредсказуема. Так что приду. С удовольствием.

Лера молча смотрелась в зеркало. Концерт уже начался, а она все не могла принять решение: в форме идти или в платье, купленном для выступления.

Платье было чудесным: нежно-сиреневое, расшитое бисером, легкая струящаяся ткань мягко очерчивала грудь и бедра, бережно охватывала талию, и та казалась совсем тоненькой — Лера никогда еще не носила такое.

Слишком красивое.

Не для ее уродливых шрамов.

Взяв форменное платье, она приложила его поверх нарядного. Тоже ничего, благо клиентке самого лэра Маркуса ван Сатора кастелянша вместо обгорелого выдала новое, с иголочки. Может, все-таки его? И привычней, и выглядит попроще — контраст с рубцами не так силен. Вроде бы…

Но велели нарядиться! В форме она окажется «белой вороной»!

Может, правы были Фидо и Ортвин насчет вуали?

От этой мысли настроение совсем пропало. Бросив форму на кровать, Лера подошла к окну и распахнула створки.

В комнату ворвался прохладный, пахнущий талым снегом и землей ветерок. На горизонте розовым горели облака. Как быстро свечерело.

Наверное, четвертый курс уже заканчивает…

Вообще-то, сейчас должны были петь перваки, но из-за приезда какого-то столичного пижонистого старика всю программу срочно изменили и в начало поставили старших. Насколько слышала Лера, у тех целая постановка с магическими трюками, так что маневры начальства понятны: перед важным гостем надо хвост распушить, а песни-пляски младших и под закусь сойдут.

Их пятую группу лэр Фэстус поставил и вовсе последней. На репетиции послушал и заявил, что «гимн» станет «достойным завершением» концерта. Это успокаивало: вряд ли под конец кто-то будет смотреть на сцену. Еще успокаивало, что группы по десять человек — так казалось, что внимания каждому в десять раз меньше.

Но все равно стремно.

Казалось бы уже выходила одна, да еще и к Маркусу в клиентки просилась — повторно! перед всеми! — но почему-то легче от этой мысли не становилось. Тогда, вообще, было странное состояние, отчаянное. Тогда важно было лишь мнение Маркуса, его решение, а зрители шли фоном.

Сейчас же фон распадался на сотни лиц, готовых оценить, раскритиковать, освистать…

Разбегайся, народ! Уродина идет!

Лера закрыла окно. В стекле криво улыбнулось прозрачное отражение:

— Размечталась, мелкая… Никто тебя и не заметит, так что, кончай любоваться — иди уже!

Ортвин расслабленно подпирал стену аудитории, выделенной первокурсникам для подготовки к выступлению, и наблюдал за царившей вокруг суетой.