— Когда вы ушли, между нами произошла бурная сцена, — продолжал Карлайон. — Анджела не знала, что я был женат раньше. Она была молодой, романтичной, и я не мог заставить себя рассказать ей об этом перед свадьбой, а после несчастного случая... в общем, я ей не рассказал. Жизнь и так стала для нее адом, а когда она увидела фотографию, это явилось последней каплей. Я оставил ее на секунду, а когда вернулся, она уже спустилась по лестнице, выбежала из холла и начала карабкаться на гору. Конечно, я бы догнал ее, если бы не подвернул ногу. Остальное вы знаете.

С другой стороны долины на серо-зеленом фоне Бринтариана появилась радуга. При виде внезапного блеска в глазах Катинки, Карлайон бросил взгляд в окно.

— Теперь, мисс Джоунс, вы понимаете, почему я в последний раз прошу вас уйти.

Она подошла к двери, но снова остановилась.

— Позвольте мне сказать только одно, и больше я не произнесу ни слова. Я знаю, что никогда не увижу вас снова и что вы не хотите меня видеть. Но... я не могу вынести того, что вы так скверно обо мне думаете. Конечно, из-за меня Анджела смогла посмотреть на себя в зеркало и увидела фотографию — первое сделало ее настолько несчастной, что второе стало последней каплей. Все это правда. Но это не совсем моя вина. Я не хотела причинить ей вред... А что касается Амисты, миссис Лав говорит, и мистер Чаки вам это подтвердит... — Тинка передала заявление миссис Лав о том, что она никак не могла принести в дом письмо Амисты. — И теперь, Карлайон, когда вы свободны от всех ужасных сомнений и подозрений с моей стороны, я прошу вас освободить меня от ваших подозрений на мой счет...

Карлайон слушал ее, держа руки в карманах и уставясь на огонь.

— Мисс Джоунс, — с холодной вежливостью сказал он, — я выслушал вас, а теперь будьте добры выслушать меня. Вы явились в мой дом, назвавшись журналисткой, под предлогом переписки с девушкой по имени Амиста. Из-за вашего прихода сюда моя жена убила себя, а я стал объектом подозрений и сплетен, которые наверняка будут преследовать меня до самой смерти...

— Но именно это я и пытаюсь объяснить вам! Я знаю, что вы невиновны!

— Спасибо за информацию, но то, что вы лично меня оправдываете, не может компенсировать все неприятности. Благодаря вам, личность моей жены стала известна, и сейчас, очевидно, о ней знает половина деревни...

— Это неправда. Мистер Чаки просил нас ничего не упоминать об этом, и мы обещали ему. Миссис Лав пыталась об этом говорить, но она и так все знала, а мисс Эванс и я никому не проронили ни слова. Мистер Чаки сказал, что это было бы несправедливо по отношению к вам, что вы имеете право на частную жизнь.

— Очень любезно с его стороны, но ведь он не журналист.

— По-видимому, вы полагаете...

— Я полагаю, что завтра утром газеты выйдут с заголовками высотой в два дюйма: «ИЗУВЕЧЕННАЯ АНГЕЛ СУН ПАДАЕТ В ПРОПАСТЬ». «МУЖ АНГЕЛ ДОПРОШЕН ПОЛИЦИЕЙ». И конечно: «КТО ТАКАЯ АМИСТА?» — Он отвесил Тинке иронический поклон. — Что бы вы ни надеялись узнать, мисс Джоунс, вы определенно растревожили осиное гнездо. Какая сенсация! А когда здесь появятся представители других газет — не возражайте, я знаю, как делается реклама, — вы по-прежнему будете интриговать читателей вашей Амистой. Потому что никто ничего о ней не знает, кроме вас.

— Но миссис Лав заявляет...

— Миссис Лав! Служанка, которую я только что уволил, и снова благодаря вам, дорогая мисс Джоунс. Ее заявление ничего не стоит!

Катинка закрыла лицо руками.

— Вы ненавидите меня?

Карлайон устало посмотрел на нее.

— Ненавижу? Возможно. Но это не имеет значения, так как я искренне надеюсь никогда не видеть вас снова. Вы перекорежили всю мою жизнь, практически убили мою жену и, словно этого не достаточно, намерены терзать меня до конца дней вашим мифом об Амисте...

— Она не миф!

— Я поверю вам в тот день, когда вы представите мне неопровержимые доказательства. А до тех пор... — он не повысил голос, но взгляд его голубых глаз стал ледяным, — ради бога, уходите из моего дома и больше не попадайтесь мне на глаза.

Тинка вышла в холл.

У парадной двери она обернулась и посмотрела сквозь слезы на помещение, служившее сценой столь горестных событий — на безобразную вешалку, где уже не висела яркая шаль, на узкую лестницу с площадкой наверху, откуда уже никто не смотрел с интересом на неожиданную посетительницу, на дверь гостиной, где ее возлюбленный остался наедине со своей болью, которую она, несмотря на все старания, не могла смягчить, на открытую дверь кухни, где на деревянном столе стояли два бидона, поблескивая серебром в бледном солнечном свете, проникающем сквозь открытый черный ход, и на золотую цепочку, свисающую с изогнутой ручки одного из бидонов...

К цепочке была прикреплена печать — печать Амисты.

Маленькая серебряно-золотая печать с узорчатой рукояткой и с именем АМИСТА, высеченным на вмонтированном камне. А вокруг рукоятки написано крошечными буковками «Амиста Ларк» и указана дата. Амиста Ларк — чье миниатюрное изображение висело в гостиной белого домика на самом верху деревни, куда английская мать мисс Эванс давным-давно прибыла в качестве новобрачной...