— Когда-нибудь, — медленно цежу я сквозь зубы, — твой народ поймёт, что ты не спас его, а обрёк на вечный позор. Что вместо борьбы ты выбрал роль покорной собаки, виляющей хвостом перед новым хозяином. И поверь мне, это клеймо предателей не смоют никакие красивые слова о «правилах игры».

Мои слова неприятны Сильфиру, но он не скатывается до прямых оскорблений.

— Я дам вам время на короткую молитву, — роняет он, молниеносным движением выхватив клинок из ножен и прижав на миг ко лбу. — И пусть ваши боги встретят вас, как героев.

С трудом перевожу взгляд на своих товарищей. Усталые, посеревшие от потери крови лица. Потухшие глаза, в которых плещется тоска обречённых.

Они понимают. Знают, что это конец.

Стискивают зубы и оружие. И всё равно приняли решение идти за мной до конца.

В эту секунду глухая ненависть и горечь поражения достигают своего пика. Что-то обрывается у меня внутри. Словно невидимая рука сжимает сердце ледяными пальцами, а в голове набатом звучит безжалостное «поздно, всё поздно». Мы проиграли, и теперь остаётся лишь смотреть, как рушится всё, ради чего мы сражались.

В такие моменты ищешь хоть что-то, за что можно ухватиться. Что-то, что не даст сломаться.

Я вспоминаю Накомис.

Её тихий голос, шепчущий строчки из одного короткого стихотворения, в ту ночь, когда я признался, что не активирую Регрессию, потому что заслуживаю смерти. Потому что подвёл брата.

Я буквально слышу, как она вновь нараспев читает его.

«Надежда» — чудо с перьями,

Сокрытое в душе.

Её мелодия без слов

Во мне давно уже.

Особо сладостно она

Звучит во время шквала;

И в бурю трель была слышна,

И в холод согревала.

Со мной, куда бы ни пошла,

И как бы жизнь ни била…

При том ни разу у меня

И крошки не просила[2].

Мой мозг хватается за это воспоминание, как утопающий за соломинку. Картинка стоит перед глазами так ярко, словно всё случилось лишь вчера.

Мелодия надежды не стихает даже в самые тёмные времена.

Я видел её в глазах Аланы, отдавшей свою жизнь, чтобы спасти Хва-ён и Шелли. Я слышал её в голосе Горгоны, мечтавшей увидеть свою семью хотя бы на том свете. Я чувствовал её в прикосновении Драганы, вставшей ради меня на пути той, кто притеснял её всю жизнь.

Чем больше я думаю об этом, тем сильнее чувствую, что Накомис всё ещё здесь. Со мной. Даже сейчас.

Спустя месяцы после своей гибели она продолжает поддерживать меня. Показывает, что друзья не исчезают бесследно.

Они остаются в сердце, давая силы двигаться вперёд.

— Забавно получается, а? — хрипло усмехаюсь я, сплёвывая кровавую слюну. — Сейчас ты толкуешь о законах природы и том, что бесполезно ссать против ветра. А ведь когда-то сам выступал против кселари… Он знает об этом? Впрочем плевать. Я вот думаю совсем о другом.

Танцор вскидывает бровь, явно не понимая, к чему я клоню. Усилием воли разгибаю спину и расправляю плечи.

— Помнишь, как тогда ты говорил, что ветра перемен дуют нам в спину? — криво ухмыляюсь я, игнорируя утихающую боль в груди.

Танцор медлит пару секунд, но затем кивает.

— Помню, юный Егерь. Неужели в этот момент ты уловил мудрость в моих словах?

— Не совсем, — усмехаюсь я. — Просто подумал, что это чертовски меткая метафора. Ведь знаешь, что ещё умеет летать, подхваченное ветром перемен?

Мой взгляд находит глаза товарищей. Каждый замирает, всматриваясь в меня с немым вопросом. Но в каждом взоре я вижу тусклую искру. Готовую разгореться в любой момент.

— Надежда, — тихо произношу я, и не узнаю собственный голос — столько в нём непоколебимой веры. — Грёбаная надежда продолжает парить, даже когда весь мир катится в бездну.

Я смотрю в глаза своих израненных бойцов. Каждого по очереди.

— Она поёт без слов в самый тёмный час, напоминая, за что мы сражаемся. Не ради денег, власти или славы, а ради чего-то большего. Ради тех, кого мы любим. Ради дома, который должны защитить.