Я пыталась приловчиться к аллюру и через некоторое время смогла подстроиться под темп и подскоки моей кобылы. А еще через полчаса я перестала потеть, судорожно прижимать ноги к бокам лошади, смогла расслабить руки на поводьях и даже узрела окружающий пейзаж. И все же мне придется накатать очень много часов, прежде чем это перестанет быть пыткой. Мужчины изредка поглядывали на меня. Когда лошади переходили на шаг, Барс и Клык ехали рядом. Великан просто интересовался моим самочувствием, а второй развлекал меня болтовней.

Первую половину дня мы ехали по широкой дороге, которая назвалась Западный тракт и вела нас в сторону той самой горы Ровна, где пятерка собралась ловить мятежников. Я смутно представляла свою роль в этом процессе, но деваться все равно было некуда. Вариантов, как попасть домой, насчитывалось ровно ноль. Как там мои мама и папа? Дочку, наверное, уже полиция разыскивает. Сердце сжалось от тоски и боли. Опять захотелось придушить Мариссу за то, что она так поступила с моими родными людьми. Глянула на Лекса, с которым в данную секунду мы разделяли ненависть к этой женщине. Он, словно почувствовав что-то, обернулся. Интересно… Изменится ли его взгляд, если вот прямо сейчас признаюсь, что я — это не она? Станет ли он мягче? Мужчина отвернулся, а я вытряхнула лишнее из головы.

Какая-то мысль, которую я не раз откладывала на потом, зудела на задворках сознания. Сосредоточившись, я выудила ее на свет. Точно! Я почему-то ни разу ничего не слышала о родителях или иных родственниках Мариссы. Напрямую не спросить — надо придумать, как вывести разговор на эту тему.

Тем временем наш переход продолжался. Ищейка говорил, что логово мятежников в трех днях пути. Ну ничего сложного: ехать по тракту очень удобно. Ровная широкая дорога, иногда на пути встречались всадники, пешие люди или телеги. На нас никто не обращал внимания. Я же рассматривала всех, впитывая в себя все увиденное и составляя представление о мире, в котором оказалась. Интересно, это параллельная реальность? Альтернативная история или другая планета? Думать об этом сейчас я уже могла вполне спокойно. Моя гибкая психика приняла факт попаданства, переключившись на конкретные насущные проблемы.

Когда солнце потихоньку начало катиться к горизонту, мы свернули с основной дороги. Сначала я подумала, что планируется ночлег. Но нет, Ганс пояснил, что стоянка будет позже, а мы начали сокращать путь и на основной тракт уже не вернёмся. К этому моменту в седле я находилась около десяти часов, почти не слезая с лошади, если не считать пары походов в кустики еще в первой половине дня. Только моя неплохая закалка позволила не умереть в муках от верховой езды. Но это было до того, как мы поехали через лес. Теперь нужно было объезжать разные кочки и ямы, уклоняться от беспощадных веток, снимать с лица паутину. Этот квест за полчаса отнял последние силы. Я уже прокашлялась, готовясь взмолиться остановиться, когда на мое счастье Лекс поднял руку и объявил привал до рассвета. Мужчины спешились на небольшой поляне, со всех сторон окруженной плотной стеной деревьев. Я же осталась сидеть в седле. Не потому, что понравилось, а потому что я не могла пошевелить конечностями — ноги затекли. Первым сообразившим, в чем дело, был мой верный нянь. Подойдя к моей лошади, он протянул руки, призывая спускаться на землю:

— Давай сюда, я подхвачу, — убеждал Барс.

Попыталась, но в пояснице что-то стрельнуло. Дальнейшее было выше моего понимания: в игру вступил наш командир. Лекс вдруг опять вскочил на коня, подъехал на нем к моей Алёнке, выдернул меня из моего седла на свое, а затем скинул меня Барсу. Я даже понять не успела, как оказалась на земле, пытаясь сделать первые робкие шаги матерого ковбоя. Свести ноги просто не получалось. Споткнувшись, я рухнула на землю.

— Я никуда больше не пойду, вы можете оставить меня здесь, — простонала я, пытаясь подняться хотя бы на четвереньки. Хотела добавить: «Пристрели меня, командир, иди один!», но решила не рисковать, вдруг Лекс не поймет, что это шутка.

— Ничего, поспишь, а утром станет…

— Хуже! — прервала я сказку про белого бычка, которую завел Барс. — Завтра будет хуже. Я знаю.

Сейчас бы массаж, горячую ванну — это, может, и помогло бы. Но вслух я этого не сказала.

— М-да, — многозначительно оценил ситуацию Ганс.

— Со мной поедешь тогда, — прокомментировал Лекс.

— Нет. Уж лучше я помру на своей Алёнке! — отреагировала я. Еще не хватало опять слушать прямой наводкой в уши истории о моей приближающейся насильственной смерти. Единственное преимущество езды с блондином в одном седле заключалось в том, что я не видела его угрюмую физиономию, расцветающую ненавистью при взгляде на меня.

Мужчины похлопали командира по плечу и пошли разбивать наш очередной временный лагерь. Барс хотел было мне помочь, но потом как будто опомнился, взглянул на Лекса и ушел вместе со всеми. Я же на четвереньках потихоньку поползла вслед за ним. Но не успела проползти и пары метров, когда рядом раздался громкий раздраженный вздох блондина. Он наклонился и, ловко перевернув в воздухе, поднял меня на руки словно пушинку. А затем направился к месту нашей стоянки. Я только пискнуть успела во время этого акробатического трюка и обхватила Лекса за шею. Теперь мое лицо находилось в паре сантиметров от его. Хотела сделать независимый вид и отвернуться, но не смогла, ощутив напряженное, но без привычного презрения пристальное внимание мужчины. Его взгляд не отпускал, я тонула в глазах цвета грозового неба. Мысли как-то вдруг потеряли задор и стройность, а пульс предательски ускорился. Эмоции Лекса тоже дошли до какой-то важной фазы: он шумно втянул в себя воздух и на секунду сильнее притянул меня к себе. Блондин явно не был спокоен: я чувствовала учащенное сердцебиение и видела легкий румянец на его скулах.

Что ж, кажется, Лекс меня привлекает — я находилась на стадии частичного принятия этого факта. Однако этот процесс был прерван самым грубым образом: с нежностью медведя-шатуна Лекс сгрузил меня как мешок картошки на ближайший пенек и бросил напоследок:

— Надеюсь ты сможешь забраться на свою лошадь утром, и мне не придется терпеть тебя рядом.

«Слушаюсь и повинуюсь», — подумала я, опять промолчав.

В этот раз я долго не могла уснуть: мешали боль в мышцах, разрозненные мысли и смутная тревога. Кроме всего прочего меня раздражал факт того, что я, вроде как, не существую: из моего мира меня вышибло, а тут все принимают за другую. Нет больше Марии Андреевны. И как мне стало ее, то есть себя, жалко!