Голову сушу лишь полотенцем, не включая фен, чтобы не разбудить Жана. Расческу я потеряла, поэтому пальцами расправляю спутанные влажные волосы и разбрасываю их по плечам — пусть сушатся так, как им предназначено природой. При этом замечаю, что из зеркала на меня смотрит словно другой человек. Нет, лицо то же, моё, но взгляд…

Это уже не глаза женщины, неуверенной в себе, боящейся враждебного мира, что окружает ее. Та, в зеркале, судя по решительному взгляду, вполне способна бросить вызов этому миру — и выиграть битву. Либо принять капитуляцию на своих условиях. Говорят, однажды умершие и чудом воскресшие становятся намного сильнее. И теперь я точно знаю: вчера в Париже не стало одной девушки, убитой подлым ударом в сердце. Зато вместо нее родилась другая, способная сама бить без жалости, собственной волей прорубая себе дорогу в этой враждебной, агрессивной среде, которая зовется миром людей.

Той, в зеркале, не нужно много макияжа. Она красива и без него со своими решительными искорками в глазах и влажными волосами, красиво рассыпавшимися по плечам, похожая на древнюю богиню-валькирию, готовящуюся к битве. Но условности этого мира требуют хотя бы минимальной ежедневной раскраски, поэтому наношу немного туши на ресницы, которая сделает взгляд еще более выразительным, а губы подвожу любимой помадой кораллового оттенка. Отлично, то, что надо. Вместе с расческой я потеряла пудреницу, но сейчас она и не нужна — легкий естественный румянец на щеках, оставшийся после минувшей ночи, не требует дополнительной корректировки. Честно говоря, я была бы не против иметь такой цвет лица постоянно, но, к сожалению, это зависит не от меня.

Выхожу из душа в коридор, осторожно, чтобы не щелкнуть замком, открываю чемодан. Вчерашняя одежда, пожалуй, полностью останется здесь, в номере. Сегодня я чувствую себя змеей, освободившейся от старой кожи, которую больше не надену никогда. Обновляться — так во всем, поэтому я достаю из чемодана новый комплект белья, джинсы, блузку, курточку, кроссовки, и быстро одеваюсь.

Замечательно. Дело остается за малым.

Крадучись иду по направлению к кухне, благо кроссовки на мягкой подошве позволяют двигаться бесшумно. Вчера я была слишком занята, чтобы осмотреть огромный номер, но сейчас острая потребность в чашечке кофе толкает меня на риск. Надеюсь, Жан устал настолько, что не проснется пока я совершу свой ежеутренний ритуал и потихоньку навсегда исчезну из этого отеля.

Переступаю порог…

И замираю на месте от удивления.

Кухня просто неправдоподобно похожа на мою. Холодильник той же марки, стол, стулья, шкафчики, встроенная техника — всё один в один. Мозг лихорадочно ищет отличия, и не может найти. Даже репродукция картины, висящей на том же месте возле холодильника, ничем не отличается от моей, оставшейся там, в нашей общей с мужем квартирке, за тысячи километров отсюда. Причем буквально вчера в музее я видела оригинал, и от этого происходящее кажется всё более фантастическим. Хочется себя ущипнуть, и посильнее, чтобы проверить не сон ли это.

Но я и так знаю, что не сплю. А значит, реальность нужно принимать такой, какая она есть, иначе можно просто свихнуться. Обидно сходить с ума без чашечки утреннего кофе, поэтому я подхожу к кофе-машине, и просто нажимаю на кнопку жерновой кофемолки полного цикла, которая всё сделает сама, так как уезжая я заправила ее полностью чтобы не возиться с кофе и водой после приезда. Казалось бы — при чем тут здешняя кофе-машина, и та, что осталась дома? Что между ними общего? Но я точно знаю — всё получится. И даже ни на секунду не сомневаюсь насчет того, какой вкус будет у напитка, который сейчас льется в чашку с двойными стенками, ничем не отличающуюся от моей любимой, из которой я пью кофе каждое утро.

Пряный аромат кофе «лювак» касается моих ноздрей. Отпиваю несколько глотков, глядя в окно и катая на языке привычный домашний вкус горьковато-сладкого утра. Там, внизу серой рекой текут меж домов безлюдные пока что улочки, спят, плотно сомкнув створки дверей, закрытые кафешки и магазинчики, и лишь сонный утренний ветерок рассеянно играет обрывком какой-то бумажки просто потому, что на чистой улице ему нечем больше играть.

Да, там, за окном пока еще спит Париж. Но стоит отойти на шаг от окна, и даже не нужно закрывать глаза для того, чтобы вообразить, будто ничего не поменялось в моей жизни. Будто сейчас самое обычное утро в моем родном городе, и сейчас я, поставив на подоконник чашку с коралловым поцелуем на краешке, пойду на работу в свой салон, вернувшись из которого поцелую Его.

Родного.

Любимого.

Моего…

Ну уж нет! Хватит самой себе выкручивать душу, словно половую тряпку, выжимая из нее жидкие оправдания чужого эгоизма и пренебрежения ко мне! Прошлое должно оставаться в прошлом, и это касается не только моего мужа, но и Жана, который вот-вот проснется и застанет меня здесь. Тогда придется говорить о том, что эта наша проведенная вместе ночь ничего не значит, хотя это и не так, и что нам необходимо расстаться, хотя на самом деле это вовсе необязательно. А он найдет тысячу аргументов чтобы я осталась — и я останусь. Но каждый день глядя в его глаза буду вспоминать события, предшествующие этой прекрасной ночи, и тогда однажды сто процентов брошусь под какую-нибудь машину, лишь бы выбить навсегда из своей головы слишком тяжелые для меня воспоминания.

Поэтому я торопливо ставлю чашку на подоконник, крадучись выхожу в коридор, осторожно подхватываю чемодан — у выхожу из номера. Быстрее, быстрее, быстрее к лифту… который как назло занят.

Что ж, была не была, придется ждать — либо рисковать, ковыляя с нелегким чемоданом по винтовой лестнице, что в моем случае равносильно самоубийству. Представив, как я совершенно не романтично считаю ступеньки своим телом, помятым, но относительно счастливым после бурно проведенной ночи, вздыхаю и достаю телефон. Надо же посмотреть расписание самолетов, и наконец определиться куда же я всё-таки лечу…