Вообще, я тут подумал, что поскольку я теперь постоянно наверху, то надо оборудовать всё по уму. Гранатомёт мне поставили, воевать не токмо магией смогу. Теперь бы ещё стационарные средства обнаружения… Может, какое магическое стекло приспособить? Слыхал, есть такие — смотришь сквозь него, как будто б в бинокль поглядел — всё как на ладони. Но вот стоят они — мама моя! Да ещё есть шанс расхлестать его во время боя… Но вот в таких ситуациях как щас — милое дело было б. Как папаня говаривал: «Было бы, да БЫ мешает». Ага.

Так что пока я пристроил трубу на край бронекармана и высматривал: чего там у супостатов происходит? И таки углядел!

Кажись, при попытке вылезти со льда на скалы берега повредила многоножка три свои опоры. Да ладно бы вразброс, у её этих опор — завались, так нет же. На передней секции да всё с одной стороны. Вот и получается, что морда у неё на бок заваливается. Три фигурки бегают вокруг, руками машут. Интересно, что дальше делать будут? Если ремонтироваться, то самое время до наших бежать, атаману докладывать. Потому как в таких условиях они минимум часа четыре колупаться будут. Как раз наши подойти успеют…

Но тут, прерывая мои размышления, из-за каменистого холма берега выползла ещё одна сороконожка. Да как бы не поболее первой.

— От это мы попали! Они что тут, размножаются? Хаген, сидим, смотрим.

Ну а чё? Сидим. На фоне торосов в новом камуфляже «Саранча» очень малозаметна. Ну в плюс за нас играет расстояние. И тихонько подкрадывающиеся сумерки. А вот как назад мы поскачем? Ладно по льду, а потом по скальникам? Да ещё теми, что под снегом? Ночное пилотирование — штука непростая. Оно даже в училище завсегда отдельной дисциплиной шло.

Спустя полчаса эти две мобильных базы состыковались меж собой и, превратившись в натуральный сочленённый поезд, медленно поползли вглубь берега. Теперь-то сломанные конечности прям посередине сороконожки получились. Если они и мешали движению, то мы отсюда этого рассмотреть уж не могли. Начиналась пурга и видимость становилась всё хуже.

— Хаген, давай помаленьку следом.

Как бы следы не замело. А фонари включать — это ж как на всю тундру заорать: «Вот они мы!» Так-то новосибирские студенты-энтузиасты от вооружения нам поставили мудрёные синие фонари, вроде как шибко малозаметные. В самый последний момент, считай, без полевых испытаний. Я пока не проверял — доверия особого нету. Ну вот как свет фонарей может быть незаметным? Пушкин мне втирал про длинны волн, про рассеивание, всё равно верится с трудом.

Потихоньку ползли по следам. Благо, сдвоенная махина оставила их предостаточно. Минут черед сорок, уже совсем в темноте, Хаген остановил «Саранчу».

— Фрайгерр Коршунов, на два часа в низине свечение.

Пригляделся — действительно. Почему сам не заметил? Непонятно. Ну, главное — заметили. И мы первые, а не нас… Достал бинокль, надо же атаману рассказать, чего там происходит. Не просто точку на карте ткнуть…

А когда высмотрел…

Бывает такое. Когда вижу что-то кровавое — планка падает, и всё, никаких тормозов не остается.

Длиннющая мобильная база свернулась клубочком перед входом в, видимо, подземную базу, или старую шахту? И в свете фонарей многоножки и прожекторов арки входа кто-то кормил белых медведей… людьми… у сороконожки кучковались несколько медведей, а с её верха, прямо в толпящихся зверей, упало размахивающее руками тело. Плеснуло красным…

БИТВЫ ВНЕШНИЕ И ВНУТРЕННИЕ

— Атака! — кто это так заорал? Я?

— Яволь! — привычно ответил фон Ярроу, и мы понеслись вперёд. Я дождался дистанции гарантированного поражения и высадил пол-ленты в медведей. Чтоб точно ни один людоед не ушёл! Хаген немного сместился вправо и принялся короткими, скупыми очередями отстреливать опоры у многоножки. Чтоб тоже не ушла, тварь! А ничего так студенты мне крупняк модифицировали! На моих глазах дойч отстрелил уже, наверное, с десяток опор. При попадании конечность искрила, а потом словно ржой разъедалась, и следующее попадание отрывало её напрочь.

А потом на крыше мобильной базы выдвинулась турель, и наша боевая удача закончилась. У них была скорострельная пушка.

Первой же очередью «Саранче» оторвало многострадальную правую опору. Сколько я с ней провозился, твари! Шагоход неловко завалился на бок, проскользил по снегу, упёрся в скалу. Хаген попытался его поднять, но… «Саранча» несколько раз вздрогнула от попаданий в кабину и осела.

Мой бронекарман мгновенно стал ловушкой!

Пока я рвал полог, и пытался выбраться, «Саранча» тяжело дёрнулась, но Хаген успел сделать две длинные очереди. Звуки вражеского орудия умолкли. Неужели Хаген его достал?

Больше по нам не стреляли, но… и не надо было. Шагоход тихо чадил, где-то внизу хлюпало масло. Обломки «Саранчи» прижало в заиндевелой скале, а я всё рвался из меховой ловушки. Да сколько можно?!

Рыкнул, рванул на пределе — аж жилы затрещали. Вывалился наружу. Привычно поставил щит. В лицо сунулась огромная окровавленная пасть. Недобитки! Высадил в упор все семь патронов из револьвера. Рёв! Меня рвануло в сторону, и ещё одна мерзкая, пахнущая свежей кровью морда сунулась мне в лицо.