Между тем министерство пропаганды обнаружило нового героя в лице капитан-лейтенанта Отто Кречмера, капитана U-99; на предыдущей неделе он вернулся в Лорьян с семью победными вымпелами, отражающими потопление кораблей на 65 137 тонн, наибольшее число за один рейд; на самом деле британское адмиралтейство записало за ним менее 40 000 тонн — такая разница объясняется тем, что три из его жертв были пустыми танкерами, которые не потонули. Редер слетал в Бретань, чтобы вручить ему Рыцарский крест.

Хотя Кречмер и утверждал, что четыре его жертвы входили в караван, который он преследовал на западе, пока его не покинул конвой, передав кораблям внутренних вод, проблема обнаружения караванов оставалась основной трудностью для операций подлодок, по-прежнему малочисленных. Вот что записал Дёниц в дневнике 20 августа:

Редер в это время был занят спешными и явно любительскими приготовлениями к вторжению в Англию под кодовым названием «Морской лев». Как сказал с презрением глава Штаба оперативного руководства Гитлера генерал Альфред Йодль при допросе уже после войны, эти действия «были эквивалентны приготовлениям Юлия Цезаря». Сомнительно, что Гитлер воспринимал их всерьез; по словам его морского адъютанта фон Путткамера, он проявлял вялость в этом отношении с самого начала, частично из-за своего врожденного страха перед морем, через которое все операции и должны были проводиться. Кроме того, оставался вопрос с Россией; большую часть его внимания занимали крестовый поход против большевизма и весьма естественный страх перед его основными источниками нефти из скважин вокруг Черного моря.

Редер знал это лучше кого-либо другого. В конце июля он приказал своему оперативному штабу составить меморандум по этому вопросу, и в нем признал, что вопрос поставок нефти решающий, и согласился, что путь в Англию идет через Москву.

Несмотря на это и на полное нарушение его программы строительства, Редер честно выполнил инструкции Гитлера по подготовке «Морского льва». Частью этого грандиозного плана, касающейся подлодок, была разведка, призванная помешать королевскому флоту войти в зону вторжения. Чтобы облегчить себе контроль, Дёниц переместил свою штаб-квартиру в Париж. Возможно, его служба к тому времени была единственной, которая не была переведена туда уже давно и не занялась, как сейчас принято говорить, «шопингом».

Магазины французской столицы блистали, как пещера Аладдина, после дефицита и урезанных рационов в Германии, а так как обменный курс для оккупационных частей был установлен весьма выгодным образом — 20 франков за 1 рейхсмарку, на 3 франка больше, чем в Берлине, то немцы могли закупать все роскошные вещи, которых они не видели в рейхе многие годы, и посылать их своим семьям.

Нет сомнений в том, что Дёниц тоже использовал эту возможность, ведь Ингеборг оставалась дома, когда он переехал.

Комплекс зданий, который он занял для своей штаб-квартиры и оперативного центра, находился на бульваре Сюше, и его окна выходили на Булонский лес. Этим он заметно отличался от бревенчатого барака, выходившего на луга в предместьях Вильгельмсхафена. Альберт Шпеер, который ходил сюда в гости из другой штаб-квартиры в Париже, которую он занял немного позже, при описании здания указывал, как разительно оно отличалось от показной роскоши в весьма экстравагантном стиле, которой окружали себя многие другие. Тем не менее, Дёниц тоже поддался развращающему влиянию: так, один старшина с подлодки, взятой британцами в плен в 1941 году, сообщил, что Дёниц захватил отель в Париже и реквизировал в нем все, включая 100 000 бутылок шампанского, которое было продано его же офицерам по 1/6 дойчмарки за бутылку, а не подводникам — за 6 марок. Таковы же были неофициальные продажи старшинам, один из которых сообщил допрашивавшим его британцам, что отпраздновал свое обручение покупкой 20 бутылок шампанского, которые он отослал семье вместе с 40 парами шелковых чулок.

Возможно, именно в это время Дёниц пришел к идее собрать коллекцию морских пейзажей кисти старых мастеров; по крайней мере, он покупал картины в течение всего периода своего пребывания во Франции и увеличил собственное собрание ковров и гравюр.

Но как бы Дёниц ни эксплуатировал побежденного врага и не потворствовал своим офицерам, особенно в своем комиссариате, которые делали то же самое, его внимание к работе и желание достичь потрясающего успеха при помощи подводного оружия оставались прежними.

Каждое утро он вставал рано и быстро шел к 9 часам в оперативную комнату, где перед настенной картой оперативной области Атлантики его уже ожидал его штаб во главе с Годтом. Карта обновлялась каждое утро в 8 часов; булавки с разноцветными флажками отмечали положение каждой подлодки; другие разноцветные флажки показывали итальянские лодки и караваны.

После изучения создавшейся позиции он выслушивал рапорт о происшествиях за ночь, о полученных сигналах, предпринятых действиях от первого офицера; второй офицер, А2, докладывал о патрулях и миноносцах вдоль маршрутов, используемых подлодками, которые покидали порт или возвращались; А3 — о полученных разведданных, радиоперехватах британских сообщений, проделанных B-Dienst, хотя они становились все менее полезными, так как британцы обнаружили, что их коды вскрыты, и сменили их. Однако по-прежнему можно было расшифровать большинство сообщений, просто это занимало больше времени, делая информацию устаревшей и ценной лишь для определения основных британских действий и моделей маршрутов.