Шрифт:
Наверняка Вигго намеревался использовать наивность и невинность Элизабет для своих целей!
Но даже если это было не так, и он, Этельберт, ошибался, имелась еще одна причина, почему он не желал, чтобы его дочь связывалась с этим датчанином.
– Элизабет, идем, - чуть сдавив пальцами её руку, приказал Этельберт.
Не сдержавшись, Элизабет поморщилась от боли.
– Мы не договорили, Этельберт, - надменно заявил Вигго, - отпустите Элизабет, вы делаете ей больно.
Кровь ударила в голову Этельберта.
Непонятно было, что именно спровоцировало это - то, каким тоном разговаривал с ним этот датчанин, или же, что он указал ему на то, что его дочери больно...
А может, дело было в том, что в эти мгновения Этельберт в полной мере ощутил к нему неприязнь - к этому высокомерному выродку, захватчику, который вел себя на его родной земле, как хозяин!
И так же, по-хозяйски, обращался с его дочерью!
Лицо Этельберта побагровело, глаза налились кровью, и он яростно процедил:
– Отпусти мою дочь, Вигго! О чем бы ни был ваш разговор, неужели ты думаешь, что я позволю, чтобы было что-то большее, чем просто танец?
– Отец, - взгляд Элизабет наполнился мольбой, - прошу тебя, не нужно. Он не обидел меня, не сделал ничего такого... Он сказал, что...
Элизабет так и не договорила, отец перебил её.
– Не сделал ничего такого?
– Этельберт смерил Вигго уничтожающим взглядом, но тот остался равнодушен к нему.
Как и прежде, Вигго Датский надменно глядел в его сторону.
Самоуверенный, вызывающе наглый.
Уверенный в своей силе и правоте.
Он словно насмехался над этой ситуацией, над Этельбертом, и, значит, над Элизабет тоже.
Когда губы Вигго дрогнули в циничной усмешке, для Этельберта это стало последней каплей.
– Ничего не сделал?
– обращаясь к дочери, переспросил разгневанный отец.
– Женщины для него - всего лишь развлечение, дорогая Элизабет. Но все это - мелочи на фоне того, что сделал Вигго. 12 лет назад, когда даны атаковали Восточную Англию, от его руки погиб твой старший брат, Говард.
24
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Элизабет порывисто обернулась и посмотрела на Вигго.
Она хотела увидеть в его глазах опровержение услышанного, хотя бы намек, но так и не нашла этого.
Его мужественное лицо сейчас превратилось в холодную маску.
Ни сожалений, ни намека на доброту.
И это означало лишь одно.
Отец оказался прав.
Вигго убил её брата.
Элизабет стало плохо.
Это “плохо” ощущалось и на физическом, и на духовном уровне.
Её затрясло, к горлу подступила тошнота, но, пожалуй, куда более неприятным было то, что она чувствовала в душе.
Горькое разочарование и тяжелый груз наполнили её душу почти до края. Она ощущала себя чуть ли не предательницей.
А что может быть ужаснее, чем предательство?
– Простите, я, кажется, ошиблась, - Элизабет захотела освободиться от руки Вигго, и тот, почувствовав, как зашевелились её пальцы, нехотя отпустил её ладонь.
Элизабет встала рядом с отцом.
– В тот год погибло немало славных воинов, - произнес Вигго, глядя куда-то вдаль.
Элизабет, вздрогнув, глянула на него.
Взор его по-прежнему был устремлен вперед. Будто мыслями Вигго был далеко отсюда.
Что это? Запоздалое раскаяние?
А может, теперь он просто считал - её и отца - недостойными его внимания?
Вопрос так и остался без ответа.
– Но ты - жив, а мой сын - уже давно сгнил в земле, - выплюнул Этельберт.
– Запомни! Пока я жив - ты никогда не приблизишься к моей дочери! Ты не отнимешь её у меня!
– Довольно, Этельберт!
– властный голос короля рокотом прошелся по залу, и срезонировав от стен, тяжелым облаком повис в воздухе.
Все обернулись к королю.
Кнуд Великий встал.
Крепкого телосложения, источающий силу и мощь, он смерил Этельберта задумчивым взглядом, а затем произнес:
– Мы все здесь не для того, чтобы вспоминать прошлые обиды. О них стоит забыть, если мы хотим жить в мире.
Слово “жить” король произнес с особой выразительностью.
На какое-то время в воздухе повисла звенящая, наполненная тревогой, тишина. Гости перестали жевать, кто-то даже испытывал беспокойство - не слишком громко ли он дышит.