Но я никогда не произносила имя Доминика Перри в их присутствии. И не собираюсь начинать.

Я не могу. Не могу снова разбирать по кусочкам эти странные, бесконечные отношения, которые раз за разом оставляют меня уязвимой. Не могу признаться им, что до сих пор изранена из-за парня, который причинил мне боль, когда мне было девятнадцать.

Мне не нужно, чтобы они говорили, что он не должен до сих пор на меня так влиять. Я и так это знаю. И я отказываюсь давать Дому ещё больше власти надо мной.

Что касается меня — это я совершаю эти поездки, а он всего лишь идёт за мной следом.

А что касается Джереми и Тулы — я предпочту, чтобы они думали, что я развеиваю прах одна.

— Чёрт, — бормочет Джереми. — Это много мест. Как ты к этому относишься?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Иметь что-то — какое-то дело, что-то, что я могу сделать для него, — это… я думаю, мне это нравится. Но это слишком много. Слишком много прощаний. А первое уже оказалось чертовски сложным.

Тула смотрит на меня с обеспокоенным выражением.

— Люди могут оставлять просьбы в завещании, но ты не обязана им следовать.

— Я знаю. Но… это Джош.

Это мой брат. Это последнее, о чём он попросил меня. Последняя частичка, что у меня от него осталась.

Ну, частички. У меня ещё семь контейнеров, спрятанных в верхнем шкафчике, который я редко использую, потому что мне нужен табурет, чтобы до него дотянуться.

Я какое-то время боялась, что на контроле в аэропорту его конфискуют, но в итоге меня пропустили без проблем.

— Если тебе нужно будет сопровождение, я могу поехать. Мы можем поехать, — предлагает Джереми, кивая в сторону Тулы. Она без раздумий соглашается.

Они лучшие друзья, чем я заслуживаю. Я должна бы им рассказать про Дома. Но не могу подобрать слов. Я не доверяю себе, чтобы говорить о нём. И я не доверяю себе в том, что это не оттолкнёт этих двоих — единственных людей, которых я теперь люблю больше всего на свете.

— Спасибо, — говорю я. — Правда. Спасибо. Но, думаю, я должна сделать это сама.

Чтобы скрыть свою ложь сменой темы, я указываю на четвёртый бокал, который поставила Тула.

— Карлайл тоже придёт?

— Нет, — отвечает она, открывая термос и разливая нам напитки.

Затем она берёт свой бокал и стукается им о край оставшегося.

— Выпьем за Джоша. Мы будем по нему скучать.

Я вспоминаю последний раз, когда мой брат приезжал ко мне.

Джош и Джереми объединились, уговаривая нас устроить тур по барам с финалом в караоке. Мы пели и смеялись, пьяные не только от алкоголя, но и от жизни, и от дружбы. А на следующее утро, когда остались только мы вдвоём, Джош рассказал мне о своём диагнозе. Мне кажется, той ночью я в последний раз была по-настоящему счастлива.

— За Джоша, — поднимает свою маргариту Джереми. — Лучшего пьяного партнёра по дуэтам, о котором можно мечтать.

Он старается говорить легко, но я слышу, как у него сжимается горло. Они знали моего брата. Заботились о нём. Наверное, даже плакали по нему, когда я отправила им то сообщение. А я не пригласила их на похороны, потому что не смогла вынести столкновение своей нынешней жизни с прошлой.

Я задвигаю чувство вины поглубже, клянясь никогда не позволить этому токсичному комку в груди выплеснуться на них.

— За Джоша, — поднимаю я свой бокал и заставляю себя не думать о последнем тосте, который я произнесла в его честь.

И о том, с кем я его произносила.

— И за ещё пару поездок с ним, — добавляю я, пытаясь немного разрядить атмосферу.

Он ещё не ушёл.

Стараясь подбодрить друзей, я криво ухмыляюсь.

— Привезу вам сувениры.

Дождь капает с моего куртки, когда я вхожу в лобби офисного небоскрёба. Благо это Сиэтл, так что тут хорошо понимают вероятность того, что кто-то зайдёт сюда насквозь мокрым. Первые несколько метров гладких плиточных полов устланы впитывающими влагу ковриками, и я без зазрения совести встряхиваюсь, избавляясь от лишней влаги.

Пока я провожу картой у охранного пункта, дежурный — Саймон — улыбается мне и машет рукой.

— Давно тебя не видел.

Он просто ведёт вежливую беседу, и я, конечно, не собираюсь вдаваться в подробности того, как провела последние недели на другом конце страны, пока мой брат умирал, а затем вернулась и устроила жалкое подобие отпуска по утрате. Особенно не с человеком, с которым мы обменивались лишь парой случайных разговоров.

Разработанная ещё в детстве привычка позволяет мне легко растянуть губы в улыбке, несмотря на зияющую дыру боли, злости и грусти внутри.