Завидев издали Сюзанну, вежливо оставил Софью, она с облегчением вздохнула и упорхнула к женщинам. Сюзанна наконец углядела меня, подозвала повелительным жестом, словно лакея, я смиренно приблизился, пошёл рядом, изображая кавалера.

Она зло шикнула, когда я, проходя мимо фуршетного стола, цапнул пирог с раздутыми боками, оказалось, с перепелками, пришлось ей остановиться и милостиво улыбаться всем, пока я не сожрал весь и не вытер пальцы о скатерть, за что получил незаметный удар кулаком в бок.

— Я слабый, — сказал я стонущим голосом, — у меня уже в глазах рябит и всё кружится-кружится… Можно, я вот тут посижу в уголке, а вы, ваше сиятельство, танцуйте, танцуйте… хотя зима уже близко.

Она нахмурилась.

— Я что, стрекоза?

Я развел руками.

— Ваше сиятельство, стрекоза, если хорошо профессионально танцует, ещё тот муравей!

Но сам факт того, что я выступаю кавалером у графини, повышает мой рейтинг, вон как на меня оценивающе посматривают матроны, что вывели дочек на этот смотр, что похож и на ярмарку.

Сюзанна прошептала торопливо, что явился сам Константин, второй сын императора, красавец и умница, любимец женщин, уже сейчас известен, как глава либералов в правительстве, ему всего тридцать восемь лет, но уже успел завоевать имя в обществе.

Я внимательно рассматривал великого князя, действительно красавец, как и его отец и братья. Женщины вообще считают их самыми красивыми мужчинами Европы, а мужчины считают честными и преданными Отечеству людьми, что работают по восемнадцать часов в сутки, лишь изредка, как вот в этом случае, вырывая час-другой на личные дела. Словом, очень хорошие люди.

Вот только жаль, мелькнула у меня горькая мысль, хороший человек — это не профессия. Мало, чтобы император был хорошим человеком. Мало даже, чтобы он был справедливым.

А вот в широте ума никто из них не был замечен. Даже в глубине или остроте мышления. Просто хорошие и приверженные традициям люди. Глубоко религиозные. Но по мне правильно, когда религиозны низы общества, но недопустимо, чтобы во главе империи стоял человек, всерьёз воспринимающий написанное в Библии.

Князь Константин, рослый и румяный, настоящий ариец, продвигался по залу, обмениваясь рукопожатиями с мужчинами, обнимался с женщинами, говорил комплименты, всё для него привычно, это тоже входит в работу, всё видит, всё замечает…

Вообще-то я и раньше не воспринимал его как великого князя, для меня он в первую очередь генерал-лейтенант, либо на Урале с инспекциями заводов, работающих на оборону, либо на границе с Хивинским Ханством, где нужно быстро и качественно выстроить новые крепости. А ещё он в свои тридцать восемь лет успел отличиться в боях, получил два ранения, пусть и лёгких, водил солдат в контратаку, и пользуется репутацией пусть не очень далёкого, но честного и прямого человека.

Я вздрогнул и заметно напрягся, когда он неожиданно подошёл ко мне, с лёгкой улыбкой на лице ногой чуть придвинул лёгкое кресло к тому, где я сижу, сел, великие князья не испрашивают разрешения, да и дома он, хозяин вправе подсаживаться к кому угодно, с величайшим интересом всмотрелся в моё лицо.

— Так вот вы какой, Вадбольский, — произнес он со вкусом. — Глориана, моя дочурка, избегает о вас говорить, я больше слышал от Саши Горчакова и даже от Ани Павловой, они близкие друзья нашей семьи. Но кое-что важное, хоть и спорное с моей точки зрения, вы делаете и для Глорианы.

Он умолк, ожидая моей реакции, а ответил смиренно:

— Я пока ничем не проявил себя, ваше высочество, чтобы привлечь ваше высокое внимание.

Он усмехнулся, скромность собеседника всем нравится, сказал благожелательно:

— Уже проявили. Саша говорит, вы сумели усовершенствовать ружья?

— Их спешно совершенствуют по всему миру, — ответил я кротко. — Мы сильно запоздали, догонять нужно срочно, но у нас не спешат. У меня что, крохотная мастерская, она роли не сыграет. Война будет проиграна.

Он вскинул брови.

— Какая война? Мы Турцию бьём так, что перья летят.

— То-то и оно, — ответил я кротко. — Слишком уж хорошо бьём. Потому Англия и Франция не дадут её разбить полностью и взять Дарданеллы под свой контроль. Если не остановимся, объявят нам войну, которую проиграем.

Он откинулся на спинку кресла, раскатисто рассмеялся.

— Юноша, у нас самая крупная в Европе армия!.. И самый могучий флот!

— Пароход «Скорый», — сказал я почтительно, — построенный тридцать лет назад на Ижорских заводах, был первым в мире паровым военным судном. Первым в мире! Сейчас, через тридцать лет, у нас всего лишь пятнадцать пароходо-фрегатов. Винтовых кораблей нет вовсе. У французов только паровых судов сто восемь! У них половина винтовых кораблей и линейных фрегатов.