Весной Англия и Франция официально объявят войну России, а император что, поедет на охоту ворон стрелять?

Зимняя сессия должна продлиться три недели, из них первую заняли консультации и экзамены. Одни сдавались легко, на некоторых зависал. К примеру, по географии нужно было знать все эти десятки, а то и сотни королевств, ханств, халифатов и кто с кем в союзе, а ещё у меня на руках бывал учебник с названием «Механика», но я в него даже не заглядывал, а это, оказывается, нужный предмет…

Пять дней, пять дней затратил на это потребное кому-то, но не мне дело, а затем сутки отдыха и начался турнир, из-за которого съехалось множество гостей со всей Империи. Родители многих курсантов тоже прибыли, решили не упускать зрелище боёв, где участвуют их отпрыски.

Жаль, нельзя выбирать себе противника, всё решает жеребьёвка, иначе я бы выбрал Горчакова, Толбухина или Равенсвуда и красиво бы продул им, чтобы вылететь в начале турнира, это же целая неделя в выигрыше!

А так моим противником оказался неизвестный мне курсант, ну как неизвестный, видел на занятиях, что-то серое и усердное, он в страхе смотрел на меня, когда мы вышли на арену.

Я подмигнул ему, он затрясся, похоже, готов сдаться, я тихонько шепнул ему:

— На тебя всёе женщины смотрят! Покажем красивый бой!

Пришлось постараться, подставляясь под его вроде бы страшные по мощи удары, я дважды падал, наконец выронил меч и вскинул руки, признавая поражение. Что творилось на трибунах не стал и смотреть, поспешно покинул арену через запасной ход, метнулся по двору к выходу из Лицея.

Сюзанна не сказала, а прокричала в священной женской разъяренности:

— Вадбольский!.. Думаешь, я не понимаю? Ты проиграл нарочито!..

— Разве? — спросил я в сибирскомФ изумлении. — Я так старался, так старался!

— Проиграть?

— Разве проигрышем, — возразил я высокопарно, — можно сорвать мимолетную улыбку одобрения с ваших сочных уст широкого алого рта, графиня!.. И чтоб вы меня наконец-то заметили!

Она сказала злобно:

— Вас трудно не заметить, Вадбольский. Наглые всегда на виду. Даже, когда прячутся.

Я сказал грустно:

— Но вы, графиня, меня в упор почему-то!.. Я поражён в самую глубину сердечной мышцы, причем одним ударом эпикарду, миокарду и эндокарду, как сапогом муху! Вы безжалостны, графиня!.. Давайте пообедаем, а то мне бежать надо.

Она окинула меня взглядом, полным подозрения, фыркнула:

— Вам всё равно придётся быть на финале турнира. Нет, не в качестве участника, эта честь только для сильнейших, а вы не они. На финале обещал быть император, Лицей — его идея, это вот всё под его личным покровительством. Присутствовать обязаны все курсанты, это великая честь!

— Куда я денусь, — сказал я тоскливо, — но нет невзгод, а есть одна беда — твоей любви лишиться навсегда!

Она отшатнулась, я пояснил торопливо:

— Это стих, ваше сиятельство, я бы никогда не осмелился к вам на «ты». А в стихах всё можно, поэты вообще люди бесстыжие.

Она усмехнулась, сказала саркастически:

— Тогда вы точно поэт. Но стих хорош. Чей?

— Да был такой Шекспир.

Она вздохнула, выдохнула, после паузы сказала с подозрением:

— Барон, я не знаю, что вы задумали, но на последнем дне турнира обязаны присутствовать! Будет перекличка.

— Буду, — пообещал я. — Ах, как жаль, как жаль, что я проиграл!.. Побегу топиться.

И в самом деле убежал, подошла к концу неделя, что я давал Софии на улучшение состояния Скалозуба.

Но прямо к нему поехать не удалось, по дороге наткнулся на Ротбарта, сына герцога и вообще рослого и мускулистого красавца что уже однажды отхватил от меня, но то было давно, а сейчас вот я проиграл схватку совсем ничем не примечательному курсанту, значит, тогда всё было случайностью.

— Ничтожество, — сказал он таким тоном, словно плюнул мне в лицо, — проиграть слабейшему на курсе?.. Ничего, закончим турнир и вышвырнем тебя, убожество, из Академии!

Я глубоко вдохнул, стараясь погасить быстро вспыхнувшую злость. Нельзя убивать, что хорошо и правильно, но в некоторых случаях я бы сделал исключения. Очень часто Ломброзо прав, иногда по щенку видно, кого надо было топить во младенчестве.

Но не только убивать нельзя, в Академии нельзя даже драться.

Скрипя зубами от злости, я перехватил его руку, задержал дыхание и сжал изо всей силы. Ротбарт вскрикнул, попытался выдернуть руку. Я отпустил, когда услышал лёгкий треск, а твёрдая кость под моими пальцами подалась, распадаясь на обломки.