— Да вроде бы… — растерянно сказал Пётр, не понимая, что ответил тихо и его не слышат. Сорвался с места и тоже поспешил к Шаховскому, ранение которого разглядывал фельдшер. — Что там?

— Не совсем понятно, — пальцами освобождая грудь от рубашки и пытаясь найти пулевое отверстие, мужчина низко склонился, нащупывая и зажимая льющуюся кровь. — Кажется, выше сердца. Ближе к плечу.

Пётр стоял, опустив руки, смотрел со стороны, будто бы не он сотворил это. Шаховской разглядел его над головами сослуживцев и, не теряя обычной спеси, хмыкнул:

— А ты, всё же, не Михаил!

— Молчи, береги силы! Сейчас отнесём тебя в лазарет, — подхватили его офицеры. Один из них, которому не хватило места возле раненного, вдруг заметил Столыпину:

— У вас же тоже рана!

— Да? — Пётр удивлённо опустил взгляд туда, куда ему указали. По руке, державшей револьвер, текла алая струйка, капая вниз, на землю. — Действительно…

— Серьёзно зацепило?

Столыпин поднял локоть и, повертев рукав, оценил нанесённый ущерб. Пуля прорвала ткань, обожгла и содрала кожу, но пролетела дальше. Она угодила прямо в самое больное место, мучимое с детства судорогами и расслабленностью мышц.

— Царапина.

— Как же вы не заметили? — взяв футляр от револьверов, поднёс его офицер, чтобы Столыпин положил свой назад. Тот исполнил молчаливую просьбу.

— У меня эта рука крайне нечувствительна. Она плохо слушается и иногда я не замечаю касаний.

— И вы вот так стреляли плохо слушающейся рукой? — опешил тот.

— Ну да… — не нашёлся, как это объяснить Пётр. А разве был у него выход?

— Опасный вы дуэлянт будете в будущем, юноша, — покачал тот головой, — если научитесь стрелять рукой, что слушается хорошо!

— Я дуэлянтом быть не собираюсь, — заверил Столыпин, — но если меня вызовут, уклоняться никогда не стану.

Поляну быстро покинули и направились в крепость.

Когда Столыпина перевязали, фельдшер с уверенностью выяснил, что рана Шаховского не опасна для жизни — пуля не задела сердца и артерий, хотя была очень близко.

— Я рад, — сказал Петя, — я не хотел его убивать.

— Интересный вы мститель, не желающий убийства! — вытерев руки, фельдшер указал на дверь. — Иван Николаевич хочет вас видеть.

— Меня?

— Да, как ни странно.

Столыпин испытал неясное смущение. В его неопытном представлении, он всегда гадал, как смотреть в глаза женщине после близости с нею? Что-то похожее по интимности возникало и между двумя людьми, едва не отнявшими жизнь друг у друга. Какая-то сверхъестественная тайна, не способная раскрыться для тех, кто не участвовал.

Осторожно войдя в палату для больных, Пётр увидел три занятых койки. На одной из них лежал князь.

— Подойди, будь любезен, — подозвал он студента надменным, но чуть более снисходительным, чем раньше, голосом. Когда Столыпин приблизился, Шаховской изучающе оглядел его. — Ты ведь не военный.

— Нет.

— Откуда стрелять научился?

— Тренировался.

— Ради меня? — без ответа поняв, что это так, князь хохотнул, поморщился и прошипел. — Надо же! Какая честь.

— Вы слывёте метким стрелком, глупо было не готовиться.

— Согласен. Глупо… — Шаховской задумался о чём-то, но быстро заговорил опять: — Как и стреляться этим утром с трясущимися от похмелья руками.

— Я предполагал и предлагал вам…

— Умереть так хотелось? Думаешь, я бы иначе промазал? Сейчас бы не я тут лежал, а тебя бы отпевать несли.

— Почему же вы решили… пожалеть меня?

На этот раз пауза была дольше. Иван Николаевич выглядел устало и несколько печально.

— У меня чахотка. Я проживу ещё сколько-нибудь, но не слишком много. Для чего же мне, имеющему в запасе немного лет, отнимать много у другого?

— Никто не знает, сколько ему предначертано, — заметил Пётр.

— Но предсказать порой не трудно. Как и то, что тебя отчислят из университета, если узнают, что ты тут устроил.

Столыпин сконфузился. Голова невольно утопла в плечах. Возможно, через связи отца договориться бы получилось, но, тем не менее, скандал, выяснения… Да, угроза отчисления не шуточная.

— Вот что, — вздохнул князь, — меня уже из-за брата твоего сослали сюда. Мне терять нечего. А тебе окажу милость за наглость и храбрость. Когда командир наш, Яков Дмитриевич вернётся, увидит моё состояние и всё поймёт, мы ему не скажем, с кем я стрелялся. Только уж и ты сам языком не болтай, понял? Дуэли не было, вот и всё.

Пётр кивнул согласно. Ему это было выгодно, впрочем, как и князю Шаховскому. Всё-таки офицеры о чести и репутации заботятся до гробовой доски, и дать распространиться новости, что его подстрелил какой-то юнец-агроном — это осрамиться навечно.