Может быть, это Будённый мутит воду и шлёт за его спиной жалобы Хозяину[2]? Не слишком ли круто он обошёлся со снятыми со своих постов генералами? Ведь это были люди маршала. Нет! Всё было сделано как должно! И он готов отчитаться перед товарищем Сталиным за каждое своё действие, за каждое отданное распоряжение и приказ! Всё, что он сделал — всё на благо Родины, всё для приближения победы!

Уже пребывая на территории Кремля, Лаврентий Павлович обратил внимание на усиленный досмотр, проведенный личной охраной вождя. И это тоже добавило несколько неприятных предположений в общую копилку странностей, происходящих в последнее время.

А уж когда и начальник всей кремлевской спецохраны комиссар 3-го ранга ГБ Власик, который встретил Берию на пороге кабинета Сталина, на его вопрос «что случилось?» лишь молча мотнул головой — Лаврентий Павлович понял: действительно случилось что-то из ряда вон выходящее! И он приготовился к самому худшему…

Хотя, смерти он уже давно не боялся, опасаясь лишь не выдержать особых методов силового воздействия… Когда можно наговорить много лишнего, совершенно не являющегося правдой… Но морально он был готов ко всему — он постарается выдержать с честью всё, что ему уготовано судьбой. Ему было не в чем себя винить.

Власик открыл дверь в приёмную вождя, пропустил Лаврентия Павловича вперед и зашел следом. В приёмной товарища Сталина оказалось на удивление многолюдно. Кроме привычного Поскрёбышева, восседающего на своем законном месте и старшего майора ГБ Судоплатова, в помещении находилось несколько абсолютно неизвестных наркому людей: молодой парень, лет двадцати пяти с несколько подзаросшей вихрастой шевелюрой; седоволосый старик с умным, но печальным взглядом; незнакомый капитан госбезопасности, едва увидев наркома НКВД «вскочивший» на ноги, опираясь на трость.

«Похоже, инвалид», — мысленно сопоставил факты Лаврентий Павлович, а вслух произнёс:

— Здравствуйте, товарищи!

Но вот что делают здесь все эти люди, он сопоставить никак не мог. Однако, он чувствовал каким-то неведомым чутьём, что все они как-то связаны с его срочным отзывом с Кавказского фронта. Он даже не обратил внимания, как все эти неизвестные люди ответили на его приветствие… Хотя, еще раз бегло пробежавшись взглядом по лицам, Лаврентий Павлович остановился на старике.

Этого человека он точно знал. Как считали коллеги, товарищ нарком внутренних дел обладал феноменальной памятью, и именно поэтому он умудрялся тащить на своём горбу неподъёмный груз государственных дел. Кто другой уже давно бы сломался, но только не Лаврентий Павлович. Но этого старика он точно знал…

Нет, он не был знаком с ним лично, но видел его фотографии… Надо только вспомнить — где и когда? Товарищ Чума, лейтенант госбезопасности Чумаков, заброска в тыл врага… — Всплывали в его памяти образы. — Дело похищенного в 1936-ом спецслужбами Третьего рейха профессора биологии Трефилова, оказавшегося вместе с Чумаковым в немецком плену…

Каким же образом этот престарелый учёный теперь сидел на стуле в приёмной вождя? Лаврентий Павлович еще раз внимательно посмотрел в глаза незнакомцу, отчего старик зябко передернул плечами. Да, не каждый человек способен спокойно выдержать взгляд наркома НКВД СССР. Но это точно Трефилов! Берия уже в этом не сомневался. Но, не из-за этого же его отозвали с фронта? Или…

Пока нарком размышлял над сложившейся коллизией, Поскребышев успел заскочить в кабинет вождя и теперь стоял у приоткрытой двери:

— Лаврентий Павлович, товарищ Сталин вас ожидает…

Берия незаметно выдохнул и решительно вошел в кабинет вождя, заметив краем глаза как Александр Николаевич закрыл за ним дверь:

— Разрешите, товарищ Верховный главнокомандующий?

— А, Лаврэнтий, заходи! — радушно произнёс Иосиф Виссарионович, махнув наркому рукой. — Только тэбя и жду…

То, что вождь назвал его по имени, было очень хорошим знаком. Только к самым близким людям из «ближнего круга» он позволял себе обращаться по имени и на «ты». Во всех остальных случаях только на «вы» и по имени-отчеству, фамилии или званию-должности. Чтобы там после не утверждали «диванные историки» в будущем никакого амикошонства[3] в общении с людьми, а особенно незнакомыми, Иосиф Виссарионович себе никогда не позволял.

— Спешил, как мог, Иосиф Виссарионович, — произнес Берия, проходя к совещательному столу и усаживаясь на своё привычное место — по правую руку от вождя. — Подробный доклад о Кавказе… — произнес он, положив на стол пухлую папку, которую принёс собой, но глава государства его оборвал, не дав даже закончить фразу.

— Слюшай, Лаврэнтий… — Сталин привычно вытащил из ящика стола курительные принадлежности и неторопливо принялся набивать трубку табаком.

А вот едва заметный, но всё равно проскакивающий в речи вождя горский акцент товарищу Берии весьма не понравился. Этот факт всегда говорил о том, что товарищ Сталин волнуется. А ведь обладая поистине железными нервами, Иосиф Виссарионович волновался довольно редко.