Слишком многое их связывало как раньше, так и сейчас. И лишиться столь ценного кадра в годы войны, было бы большой потерей не только для товарища Сталина, но и для всей страны. Ведь именно кадры решают всё!

— Спасибо вам большое, товарищ Чума! — от души поблагодарил он меня. — Садитесь, товарищи, — предложил он. — Поговорим прэдметно… — Дождавшись, когда мы с Лаврентием Павловичем усядемся за столом, вождь вновь вооружился так и не раскуренной трубкой, которая осталась на столе. — Ты как себя чувствуешь, Лаврэнтий Павлович? — поинтересовался Иосиф Виссарионович.

— Странно… — после небольшой паузы произнёс Берия. — Такое ощущение, что я… словно заново родился… — несмело признался он. — Совершенно ничего не болит, не тянет и не ломит…

— А! Теперь ты мэня сможешь хорошо понять, генацвале! — довольно воскликнул товарищ Сталин. — Товарищ Чума — настоящий кудэсник! — на полном серьёзе заявил вождь. — Он так мэня сумел починить… Да что я тебе рассказываю — ты и сам всё видел, Лавэнтий Павлович!

— Настолько починил, Иосиф Виссарионович? — не скрывая изумления переспросил Берия.

— Лаврентий Павлович, — я вытащил из кармана оберег на шнурке, который изготовил в свободное время и протянул его товарищу наркому, — наденьте это на шею…

— Что это? — поинтересовался Берия, разглядывая моё рукоделие, состоящее из и сложного переплетения нитей, в которые был вложен магический конструкт, запитанный силой.

— Это оберег, — ответил я. — Он позволит вам сбросить с глаз пелену магического морока. И вы увидите всё в истинном свете…

— Магического морока? — Всё ещё не понимая, как ему реагировать на мои слова, Берия бросил умоляющий взгляд в сторону вождя, дожидаясь подсказки.

— Надэнь эту штуку, Лаврэнтий! — Вождь усмехнулся в усы. — Если товарищ Чума говорит, что надо — значит надо! Будэт, чему удивиться.

После этих слов нарком безропотно надел на шею мое рукоделие и вновь взглянул на товарища Сталина. Судя по тому, как расширились его зрачки, а сердце ускорило свои сокращения, Лаврентию Павловичу действительно было чему удивиться. Однако, за его здоровье я теперь не переживал — даже этой маленькой целительской печати наркому хватит на пару-тройку лет. Его организм еще не был столь запущенным, как у Иосифа Виссарионовича. Да и возраст еще вполне себе молодой.

— Как это возможно?.. — Прошептал Берия на выдохе — обновленный вид вождя его поразил не меньше, чем хождение Иосифа Виссарионовича на руках.

— Товарищ Чума утверждает, что это магия, — вновь прикусив нераскуренную, но набитую табаком трубку зубами, произнёс Сталин. — А он сам — ведьмак.

— Ы-ы-ы… — Издал какой-то неопределенный звук Лаврентий Павлович.

— На-ко вот, товарищ Берия, ознакомься, — произнес Иосиф Виссарионович, подвигая к наркому внутренних дел две толстых папки.

Лаврентий Павлович судорожно раскрыл первую и погрузился в изучение информации, собранной старшим майором ГБ Судоплатовым. Обладающий навыками скорочтения Лаврентий Павлович буквально проглатывал сухие строчки доклада, только листки шуршали. Вождь с хитрым прищуром наблюдал за своим ближайшим соратником, продолжая «грызть» резной мундштук трубки.

— Это немыслимо! — воскликнул он, когда первая папка опустела.

— Читай дальшэ, Лаврентий Павлович, — произнес товарищ Сталин, указав на следующее собрание документов.

А вот в следующей папке содержался труд, над которым я корпел в течении последних дней. Это была краткая «история магического мира», которую я составлял по той скудной информации, содержащейся в веде и лете, а также консультируясь по некоторым непонятным моментам с моим рыжим шотландским братишкой — Томом Бомбадилом.

В итоге у меня получилось создать что-то наподобие Библии для детей. Но и этого на первое время было достаточно, если не сказать большего — чрезмерно. Ибо для советской философии и идеологии этот труд выглядел весьма и весьма неоднозначно.

Ведь в нем прямым текстом говорилось о той стороне жизни, которую большевики все эти годы старались если не полностью уничтожить, то уж низвести до весьма жалкого состояния. О религии. О существовании Высших Сил. О движущей силе магии. Об одарённых… Да много о чём я написал. А вот принимать или не принимать эти факты (а это были именно факты, а не досужие домыслы), было отдано на откуп советского руководства.

Когда в папке оставалась лишь пара листов, товарищ Сталин снял трубку с телефонного аппарата и набрал внутренний номер: