— Александр Николаевич, пригласите пожалуйста товарищей в мой кабинет!

Несколько секунд спустя дверь открылась и в кабинет потекли струйкой мои нынешние соратники по магической деятельности: Судоплатов, Фролов, профессор Трефилов и мой дедуля. Бомбадил от посещения вождя отказался, он увлеченно пытался освоить мою универсальную печать исцеления, секретом которой я с ним поделился. Никто, собственно и не настаивал, поэтому Том с радостью остался на базе вместе с товарищем Летнабом, который что-то готовил для наших дальнейших занятий.

— Здравствуйте, товарищи! Устраивайтэсь поудобнее! — радушно пригласил вошедших товарищ Сталин, поднявшись на ноги.

— Здравия желаю, товарищ Сталин! — почти синхронно ответили на приветствие вождя чекисты, и лишь Бажен Вячеславович произнес:

— Добрый день, Иосиф Виссарионович!

А вот товарищ Берия присутствия новых посетителей кабинета казалось и не заметил вовсе — настолько он был поглощен написанной мной историей мира. Наконец он перевернул последнюю страничку и вскинул голову, вновь находя взглядом желтоватые глаза вождя:

— Но как же быть с Богом, товарищ Сталин?

— А что с ним не так, товарищ Берия? — Иосиф Виссарионович поднялся на ноги, и принялся по привычке расхаживать вокруг стола, заложив одну руку за спину, а в другой по привычке держа так и неразожженую трубку. — От нашего признания или непризнания Он быть не перестает. Это я вам всэм, товарищи, — вождь обвел взглядом каждого из присутствующих в его кабинете, — как бывший слушатель Тифлисской духовной семинарии ответственно заявляю.

— А как же тогда наша антирелигиозная борьба? — нервно сглотнув, прошептал Лаврентий Павлович, обескураженно глядя на соратников. — Против попов и мракобесия… Которое, судя по вот этим бумагам… — И товарищ нарком указал рукой на пухлые папки, все еще лежащие перед ним. — И не мракобесие… вовсе…

Да, мне даже не нужно было прибегать к ментальному дару и магическому зрению, чтобы уловить мысли и чувства пламенных большевиков, собравшихся в этот «скорбный час» в кабинете вождя. Да в их глазах просто светился этот вопрос: за что же мы боролись?

— Я понимаю, о чем ты, Лаврэнтий… — остановившись, произнес вождь. — Вернее, о чём все ви сэйчас подумали. Вспомните, — призвал он, — ведь сверженным царским режимом религия использовалась как проверенный инструмент подавления классовой сознательности и содержания трудящихся масс в покорности!

Люди в кабинете слегка оживились и в их глазах вспыхнуло понимание. Иосиф Виссарионович крепко знал своё дело, и те кнопки, на которые стоило нажимать в нужный момент. Мощно задвинул, молодца! Но на этом вождь не остановился, а продолжал рубить правду-матку.

— А ведь ви, товарищи чекисты, — Иосиф Виссарионович ткнул мундштуком трубки поочерёдно в каждого сотрудника ГБ, — не хуже, а то и лучше моего знаете, что церковный бюрократический аппарат на заре нашей совэтской власти был кузницей контрреволюционной деятельности! Ибо лишились попы реальной власти и благ вполне земных. Не так ли, товарищ Берия?

— Всё так, товарищ Сталин, — поднялся на ноги Лаврентий Павлович. — Благодаря нашим усилиям, церковь так и не сумела стать идейным оплотом российской контрреволюции.

— Вот! — довольно произнес Иосиф Виссарионович. — Но нэ стоит и забывать, товарищи, что всэго этого не произошло бы, если всэ наши начинания нэ поддерживались значительной частью нашэго народа! А срэди низших слоёв насэления Российской Империи церковь задолго до рэволюции утратила свой авторитет. И утратила она его нэ по причине веры или рэлигиозных воззрэний, а потому, что была казённой структурой, служившей нуждам импэриализма — аристократии и буржуазии, и никогда нэ откликавшэйся на нужды простого трудового народа. Вот против чэго была направлена эта борьба! А, отнюдь, нэ против веры… Понимаете, товарищи?

— Понимаем, товарищ Сталин! — ответил за всех так и оставшийся стоять на ногах Лаврентий Павлович. — Выходит, что не стоит отталкивать тех церковных иерархов, что ратуют именно за народ, за страну, за веру?

— Верно, товарищ нарком, — согласно кивнул Иосиф Виссарионович, — точно так же когда-то мы не оттолкнули некоторых генералов царского режима, и они позволили нам сохранить жизненно важный опыт военной науки в молодой Красной армии. Посему нужно разделять личные убеждения человека, его приверженность советскому народу и вопросы веры. Все мы, Лаврэнтий, из прошлого. И это прошлое висит на нас тяжёлым грузом, временами утягивая на самое дно глубокого тёмного омута… Но нам куда важнее настоящее, а особенно — светлое будущее… По сему нужно сбросить этот ненавистный груз и взлететь к самым небесам!

Ого! А товарищ Сталин решил вспомнить свою романтическую юность? Вона, как жжёт глаголом! Глядишь, и стихи вновь писать начнёт. Или на него так моя печать исцеления подействовала?

— Товарищ Сталин, может быть, в свете вновь отрывшихся данных вопросы веры стоит пересмотреть? — быстро сориентировался в происходящем товарищ нарком. Уж в чём, в чём, а в угадывании замыслов вождя товарищ Берия собаку съел.

— Думаю, ты прав, Лаврэнтий Павлович, — ответил Сталин, — в нынешних тяжёлых для всего нашэго народа условиях войны Советская власть и церковь должны осознать необходимость объединения усилий для защиты Отечества. Необходимо в ближайшее время проработать условия нашей встречи и дальнейших переговоров с высшим духовенством для восстановления нашего дальнейшего и плодотворного сотрудничества[1].