Она кивает, но ее лоб хмурится, как будто она начинает осознавать, во что ввязалась.

Моя медленная улыбка порочна.

— Ты уверена в этом на сто процентов.

Ее лицо морщится. Моя улыбка растягивается.

Дэвид делает отрыжку.

И вот так просто моя улыбка исчезает.

— Черт возьми. Я еще пожалею об этом, да?

Слоан подпрыгивает на месте.

— Тогда мне тоже одно очко, — предупреждаю я.

— Хорошо.

— И ты поможешь мне убраться.

— Думала, это очевидно, учитывая, что я вымыла миску с твоей блевотиной.

Я испускаю тяжелый, продолжительный вздох.

— Прекрасно, — говорю я со стоном, и Слоан сияет. Она подпрыгивает на месте. Возможно, даже пищит. Я никогда не видел, как она подпрыгивает или пищит, и не уверен, что это связано лишь с Дэвидом, скорее из-за того, что он уговорила меня сделать так, как она хочет.

— Спасибо тебе, — выдыхает она.

Одним прыжком она целует меня в щеку.

А потом отпрыгивает, и эхо ее прикосновения затихает, как будто этого никогда не было на самом деле, только в воображении. Но мне кажется, я замечаю легкий румянец на ее щеке, когда она отворачивается. Она стесняется, когда собирает принадлежности, чтобы начать уборку. А я-то все вижу. По застенчивой улыбке, которую она бросает в мою сторону, прежде чем опустить голову и уйти в столовую.

Требуется несколько часов уборки, чтобы стереть наше присутствие из дома Торстена. Когда мы заканчиваем, я учу Дэвида на кухне, снова и снова загружая одни и те же три стойки с посудой, а затем провожаю Слоан на улицу.

Мы стоим в тишине, оба смотрим вверх на несколько звезд, чей свет проникает сквозь загрязненный дым от города, раскинувшегося за темными холмами. Всего несколько часов назад казалось, что на нас обрушилась вселенная. Вся мощь была отточена в одном лезвии. А теперь мы — мимолетное дыхание времени под звездным светом.

Голос Слоан разрывает ночь.

— Кажется, теперь мы официально лучшие друзьяшки, — говорит она.

— О, да? Хочешь пойти позаниматься карате в гараже?

Слоан улыбается, глядя себе под ноги. Ее ямочка — тень в свете фонаря на крыльце. Мое сердце переворачивается, когда ее улыбка исчезает.

— Кстати, я солгала, — говорит она.

Я бы хотел, чтобы она ответила на мой пристальный взгляд, но молчит. Она не может заставить себя. Поэтому я трачу секунду на то, чтобы запомнить детали ее профиля, потому что знаю, что впереди самое сложное, точно так же, как и в прошлом году, точно так же, как и в ресторане.

— О чем? — спрашиваю я.

Тонкая линия ее горла изгибается, когда она сглатывает.

А потом она поворачивает голову, ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза, и меланхоличная улыбка приподнимает один уголок ее губ, так что становится виден слабый след ямочки на щеке.

— Бостон. Я была там не ради встречи.

Ее слова эхом отдаются в моей голове, и прежде чем я успеваю осмыслить их или спросить, что она имеет в виду, она закидывает сумку повыше на плечо и уходит.

Я не просто ненавижу этот момент. Я чертовски его презираю.

— Увидимся в следующем году, Палач, — говорит она, а затем садится в свою машину и исчезает в ночи.

Я тоже солгал, — хочу сказать. Но не подворачивается шанса.

СЛОАН

— Больше сисек.

— Серьезно?

— Больше. Сисек.

Я опускаю взгляд на свое черное платье и возвращаюсь к экрану ноутбука, где Ларк держит руки под грудью, приподнимая их.

С моих губ срывается глубокий вздох. Сердце бешено колотится последний час.

И остался всего час!

Мой пульс учащается вдвое.

— Действуй по-крупному или вали домой, Слоуни! — из динамика ноутбука доносится пение Ларк. — Сиськи!

Противоречивый стон вырывается из моей груди.

— Ладно…

— Вот это настрой!

Я издаю неуверенный смешок и иду к чемодану взять то, что Ларк называет «одеждой для экстренных случаев». Облегающее коктейльное бархатное платье кровавого цвета в винтажном стиле с отделкой из черного фестончатого кружева на низком вырезе. Оно облегает как вторая кожа. Я переодеваюсь, скрываясь из камеры, и надеваю пару простых черных туфель, любуясь своим отражением в зеркале в пол рядом с телевизором. Чувствую себя девушкой из ретро-фильма «пин-ап». Сделав глубокий вдох и в последний раз проведя руками по мягкой ткани, я подхожу к камере.

— Вот так, — говорит Ларк и радостно хлопает в ладоши, подпрыгивая на своей кровати. — На сто процентов. Волосы распусти. Наклей две золотистые звезды. На каждую грудь.

Ларк бы точно налетела на мои сиськи со своими наклейками, если бы была здесь. Она всегда носит их с собой, в основном для детей, с которыми работает музыкальным терапевтом, когда не выступает в разъездах, но не боится раздавать их и взрослым.

— Нервничаешь? — спрашивает она, когда я беру ноутбук с собой в ванную, чтобы заняться прической.