Земля быстро потеряла всякую привлекательность, стоящее на небе солнце надоело, а насилие не впечатлило. Адам покачал головой. Пора было прекращать этот цирк.

— Всё ведь хорошо, господин.

Едва Адам коснулся сухого плеча старосты, как мальчишечье ухо оказалось свободно. Староста облегченно вздохнул и мягко оттолкнул ребёнка. Ухо, за которое мужчина так отчаянно держался, налилось кровью и горело не хуже факела.

— Беги и приведи себя в божий вид. — Староста быстро перекрестился, а после снова посмотрел на Адама. Следов мальчика уже не наблюдалось. Лишь медная, загорелая на солнце спина становилась все меньше и меньше, пока не исчезла за стеной заборов. — Прошу прощения, Отче. Мальчик только приехал к нам и не совсем понимает, что к чему. Обещаю, в следующий раз…

— Не стоит. Он просто ребёнок.

Яшка убежал так быстро, что даже забыл про кур. Лишь хворостина лежала на дороге, как напоминание — он здесь когда-то был. Адам прищурился, посмотрел на старосту, вспомнил других селян и нахмурился. Загорелые, но не медные. Догадка пришла в голову спонтанно.

— Он приехал сюда с родителями из других краев?

Лицо старосты осунулось и потемнело. Шаг стал маленьким и беспокойный.

— Просто приехал. Сирота. Сейчас живёт с Дорно, местным башмачником.

Пусть на небе весело солнце и погода стояла тёплая, Адаму показалось, что ему за шиворот забежал холодок.

— И сколько здесь сирот? — Спросил он мрачно, чувствуя, как новая ответственность ложится ему на плечи.

Умел Яшка писать? Умел ли он читать? Сколько таких Яшек было, и занимались ли с ними? Быть может, этому мальчику и повезло, что мастер взял его под своё крыло, но ведь существовали и другие дети. Не такие здоровые, шустрые и умные. В спину будто вонзили дюжину иголок. Адам вспомнил одну из казненных ведьм. Мать пятерых детей, которая утопила шестого. По официальной причине: в дар темным силам. Фактически: ребёнок был глубоко болен, и только смерть могла принести ему избавление.

Эта женщина и натолкнула другого, более молодого и ещё нежного Адама на мысль, что физическое прекращение страданий может быть благом. Она же и стала первой, кто самостоятельно попросил принести ей яд. Воспоминания закружили в голове, как стая черных ворон. Адам отчётливо помнил дрожь в руках, своё тяжелое дыхание и долгие дилеммы на тему «а должен ли он?».

Тогда та женщина была живой. Изуродованной, измученной, искалеченной, но живой. Она лежала на грязном вонючем матрасе, полном блох и паразитов. Они ели её. Черные личинки ползали по телу, забивались в гноящиеся раны. Когда они только встретились – Адама вывернуло прямо под ноги. До того момента он не думал, что его желудок может так просто спасовать.

Тогда старший инквизитор, человек повидавший многое беззлобно засмеялся и похлопал по плечу.

– Ты ещё привыкнешь.

Но привыкать не хотелось.

Состояние женщины было настолько плохим, что она давно не кричала, когда в рот ей вливали стылую воду или клали на живот вес. Она даже не стонала. На это просто не было сил. Адам смотрел как его коллеги, полные профессионального цинизма повторяют одно и то же из раза в раз. Они зачитывали обвинения, задавали вопросы, а после поворачивали круг вечного насилия, снова набирая в ведро грязную воду. Каким-то хитрым, непостижимым образом несчастная всё ещё жила. Инквизиция знала, как стоит поддерживать жизнь и Адам в этот момент ненавидел всё на свете и себя в том числе.

Он ходил к тёте, советовался с сёстрами и братьями по материнской линии, аккуратно спрашивал наставника. Все они равнодушно выдавали – лишь смерть стоит спасением.

Пытки той женщины были настолько отвратительным зрелищем, что Адам набивался на них при всяком удобном случае. Он просто не мог отвести взгляд. Потом, на шестой раз, когда все инквизиторы покинули камеру, а Адам продолжал смотреть на несчастную сквозь решётку, женщина зашептала. Её голоса не было слышно. Кажется, он был сорван. Но Адам всё равно всё понял.

– Убей меня.

Адам плакал, когда добавлял яд ей в похлёбку. Он опустошил по четверти всех знакомых ему ядовитых пузырьков, чтобы смерть забрала несчастную как можно скорее. Потом, перед новой пыткой, Адам напросился в кормильцы. Вблизи женщина выглядела ещё хуже, чем издалека.

Её блеклые от боли глаза заблестели, и слабое дыхание участилось, когда отравленная водянистая похлебка оказалась у самых губ. Перед тем как выпить яд, женщина нашла в себе силы и тронула Адама за щеку. Смрад ударил в нос сильнее, но на тот момент младший инквизитор этого не ощутил. Всё его сознание сконцентрировалось на немой благодарности, когда раздалась в этот момент.

Та женщина ведьмой не была, но колдуном был Адам. Он сумел краем сознания уловить её последние слова.

«Да благословит тебя Всевышний!»

Потом, другие обреченные, думали точно также, покорно открывая рты для принятия яда. От воспоминаний пробудил чужой голос. Адаму показалось, что он очнулся от долгого сна.

— Отче, что вы! — Староста побледнел и замотал головой. Кажется, перед этим он сказал что-то ещё, но Адам этого не услышал. Терпеливо и немного раздраженно, мужчина поспешил объяснить: