Но я все равно киваю, вежливо улыбаясь.

– Второе… - Она окидывает меня взглядом.
– Прими это.

– Принять?

– Да. Все это. Взлеты и падения. Хорошие и плохие дни. Не позволяй стыду проникнуть в тебя. Не думай слишком много, - говорит она мне.
– Речь идет о расширении границ. Освобождении. Почувствуй музыку, толпу, движение. Позволь им направлять тебя, питать тебя.

Трепетное чувство расцветает в моей груди. Сглотнув, я вздергиваю подбородок, изучая ее, и вижу любовь, светящуюся в ее глазах. Приятно чувствовать, что обо мне заботятся.

Как будто я все еще имею значение.

Сжав мою руку, Куини возвращается в свое кресло, пока женщина рядом с ней меняет парик, поправляя длинные локоны огненно-рыжих волос.

– Ты нервничаешь.
– Она улыбается, белые зубы сверкают на фоне ее темной кожи.
– Прими и это. Волнение придаст тебе сил.

Кивнув, я подаюсь вперед, перебрасывая волосы через плечо.

– Я никогда раньше не делала ничего подобного. Но встреча с тобой в кафе показалась мне… знаком судьбы или чем-то в этом роде. Я не знаю.

– Может быть, - говорит она, затушив сигарету.
– А может, дело в тебе, наконец решившей взять жизнь в свои руки и проложить себе новый путь.

– Почему бы мне не начать с работы официанткой?
– Я усмехаюсь.
– Знаешь, что-то более привычное. Нормальное.

– Нормальное тебе не подходит, ангелочек. Ты - Мэйфилд.
– Ее глаза блестят в ярком освещении.
– Кроме того, тебе надоело прятаться. Ты хочешь, чтобы тебя снова увидели.

Я пропускаю ее слова через себя, сажусь в соседнее кресло и смотрю на свое отражение в зеркале с лампочками.

Куини в курсе моей истории.

Несколько десятилетий назад она работала с моей матерью и часто присматривала за мной, когда мама была занята. Я обожала ее. От нее всегда исходила такая успокаивающая аура, словно она была теплым объятием в человеческом обличье. Когда мама нашла другую работу, и мы переехали в Лос-Анджелес, чтобы начать все сначала, я никогда не забывала о ней. Время от времени она навещала меня, приносила сладости из пекарни в Сан-Франциско, а я рассказывала ей истории.

Куини любила мои истории.

Она старше меня, ей далеко за сорок, но выглядит она молодой и утонченной. Ее черные волосы коротко подстрижены, почти наголо, и она одна из тех красавиц с идеальным телосложением, которым идет смелый образ.

Ее полные алые губы задумчиво поджимаются, пока она рассматривает меня, сидя в белом кресле рядом со мной.

– Раньше ты боялась темноты, - говорит она, и между нами вспыхивают воспоминания.
– Я укладывала тебя спать, а ты плакала в своего плюшевого паука.

Я смеюсь, подкатываясь к стойке с косметикой и оценивая коллекцию косметики.

– Мистер Паутина.

– Именно так.
– Она поворачивает свой стул вправо-влево, глядя на меня с нежностью.
– Помнишь, что мы делали всякий раз, когда накатывал страх?

– Ты говорила, что я должна рассказать тебе историю.

Это отвлекало меня. Воображение уносило меня в солнечные дали, пока страх не утихал, а мирные сны не вытесняли мысли о монстрах и призраках, крадущихся на цыпочках в тени.

– Ты сейчас напугана, - продолжает она.
– У тебя дрожат руки.

Я сжимаю дрожащие пальцы в кулаки.

– Да.

– Тогда расскажи мне историю.

Я позволяю улыбке расплыться по лицу от этого знакомого предложения, выпрямляю спину и тянусь за кисточками для макияжа.

– Хорошо.

Вдохнув полной грудью, я начинаю рассказывать историю, которая переносит нас в шумный городской пейзаж под покровом ночи. Я наношу тональный крем на свою кожу, описывая сцену. Город оживает в моих словах, его переулки кишат мрачными фигурами и тайнами. Я рассказываю о загадочном человеке, ведомом призрачным прошлым, чьи жесткие карие глаза пронзают тьму, словно маяк правосудия.

Он сильный, смелый.

У него острые грани, но ранимое сердце.

С каждым взмахом подводки я раскрываю паутину, опутывающую подбрюшье города. Напряжение нарастает по мере того, как мой главный герой счищает слои коррупции. Когда я наношу помаду темно-малинового оттенка, мужчина сталкивается с главным вдохновителем всего этого - хитрым, эксцентричным манипулятором, чьи мотивы остаются скрытыми до самого финала. В комнате царит атмосфера напряженности, когда мой угрюмый герой оказывается перед выбором, который определит судьбу города и его собственное искупление.