– Студентка колледжа, да?
– Она еще молода, ей, кажется, около двадцати пяти. Я не задумывался о ее жизни за пределами того, что видел в материалах.

– Да, модельный бизнес затянул меня, но в детстве я всегда считала себя ботаником. Наука - моя первая любовь.

– Красота и мозги. Одобряю.
– Я представляю себе Эверли с ее большой грудью и пышными волосами в лабораторном халате и очках горячей учительницы, и ощущения в нижней части тела напоминает мне, что я не так уж далек от того подростка, которым был когда-то.

Да… умные девочки меня заводят.

Я отворачиваюсь и делаю несколько быстрых приседаний. Мои слова вылетают с резкими выдохами, когда я продолжаю расспрашивать ее.

– Что за наука? Астрономия? Медицина?
– В моей голове лабораторный халат превращается в сексуальную униформу медсестры.

Когда я в последний раз трахался?

– Пауки.

Я останавливаюсь в середине приседания.

– Прости, что?

Раздается легкий смех, она знает, что шокировала меня.

– Я не шучу. Энтомология всегда казалась мне увлекательной. Именно это я и изучала.

Я сажусь и упираюсь руками в колени. Эверли Кросс становится все интереснее с каждой минутой.

– Ладно, этого я не ожидал.

– Видел бы ты лица людей, когда я предлагала им показать свою коллекцию домашних животных. У меня в вольере был самый симпатичный маленький прыгающий паучок, прямо как из «Маленькой мисс Маффет».

– Я должен спросить, что тебя в этом заинтересовало?

– Изначально? Не знаю. Может быть, я увидела в этом вызов. Предполагается, что девочки должны бояться насекомых, а мне просто нравилось быть не такой, как все. Потом я начала узнавать больше. Когда изучаешь их получше и перестаешь думать о них как о страшных и отталкивающих, они оказываются очень увлекательными.

– Что ж, это объясняет, почему тебе нравится со мной разговаривать.

Слушая ее рассказ об удивительно интересных особенностях размножения паукообразных, я упираюсь ладонями в пол, удерживая себя в планке. Из-за поврежденной лодыжки, ноющего плеча и ребер, грозящих треснуть и вывалить грудную клетку на пол, я неожиданно быстро падаю на пол.

Физиотерапевт был бы недоволен моей методикой реабилитации, но мне в любой момент может понадобиться свернуть шею людоеду, так что какие у меня варианты?

Держась за бок, я осторожно перекатываюсь, пока моя спина не касается холодной плитки. Мое физическое восстановление идет медленно.

– Это дерьмо собачье, - стону я.
– Такими темпами у меня никогда не хватит сил выбраться отсюда.

По ту сторону стены слышен шум воды - знак того, что Эверли принимает душ с любезно предоставленной ей мочалкой и куском мыла. Не то чтобы я их винил. Если бы я приблизился к этому людоеду с куском мыла, я бы засунул его так глубоко ему в глотку, что он бы пускал пузыри из задницы каждый раз, когда пукал.

Но, скорее всего, сначала он умрет.

– У меня такие слабые руки, что не удержат планку и секунду, - говорит она, перекрикивая шум воды.
– Ты должен отдать себе должное.

– Да ладно, ты же позировала в бикини. Наверняка тебе приходилось время от времени заниматься спортом, чтобы сохранить свою стройную фигуру.

Рассказы Эверли о модельном бизнесе оказались интереснее, чем я мог предположить. Как бы мне ни нравилось ворчать по поводу ее постоянной болтовни, я благодарен за то, что она с удовольствием проводит время, рассказывая мне подробности своей жизни. Благодаря полицейским архивам я уже знаю больше, чем простой незнакомец. Но здесь я Ник Форд, какой-то парень с улицы, а не детектив Айзек Портер - то есть бывший детектив. Я постоянно напоминаю себе, что не должен ляпнуть ничего из того, что она не рассказала мне сама.

– Я много занималась йогой. Но если говорить о кардио, то я лучше останусь дома и пересчитаю волоски на лапках своего тарантула.

– В этом есть какой-то скрытый смысл?

– Думаю, ты сам догадаешься.
– Я практически вижу, как она закатывает глаза.
– Хотя у меня есть тарантул… Или, по крайней мере, был два года назад. Он был совсем маленьким, когда я его купила.

– Как долго живут домашние тарантулы?

– Это зависит от вида, но некоторые самцы могут жить до десяти лет или около того. Самки могут дожить до тридцати.

Тридцатилетние пауки, черт возьми.

– В таком случае, логика подсказывает, что у тебя, скорее всего, все еще есть тарантул.

– Я ценю эту теорию, спасибо.
– В ее голосе звучит благодарность.
– А теперь, если ты не против, я отлучусь на пару минут. Вода включается на полную мощность.

Интересно, она голая?

Хватит ли у нее смелости раздеться, когда на нее круглосуточно направлена камера, или человек под постоянным наблюдением в конце концов просто теряет свою скромность и ему становится все равно? Если подумать, то я могу представить, какие идеи возникли бы у этих мужчин с сомнительной моралью, если бы она разгуливала без одежды.