— Даже сейчас, когда ты моя жена, мне нужно больше. Боюсь, что мне никогда не будет достаточно.

Я протягиваю руку к его волосам и крепко сжимаю их, целуя его изо всех сил, мое сердце странным образом успокаивается. Я устала бороться с ним и с собой. Я не хочу спорить с Лукой, и я ненавижу эту дистанцию между нами. Я скучаю по нему и по тому, какими мы были раньше.

Он слегка отстраняется и смотрит на меня, на его лице отражается такая боль, что я не могу не протянуть к нему руку. Я кладу указательный палец между его бровей и улыбаюсь.

— О чем ты так хмуришься?

Он качает головой.

— Просто… я хочу, чтобы ты всегда смотрела на меня так. Ты даже не представляешь, что со мной делает твой взгляд, когда в нем сквозит презрение. — Его голос глухой, полный боли. — Меня убивает осознание, что винить в этом некого, кроме меня самого. — Он задерживает дыхание, и его грудь тяжело вздымается. — Я хочу все исправить, но не знаю как.

Я внимательно всматриваюсь в его лицо, вчитываюсь в линию напряженной челюсти, во вспышки эмоций, которые и дело проскальзывают в темных глазах.

— Ты изменился, Лука. С того самого момента, как мы подписали документы— Я делаю паузу, собираясь с мыслями. — В такие моменты ты словно совсем другой человек. — Я перевожу дыхание. — Я не могу… не могу злиться на тебя, когда ты такой.

Я закусываю губу, затем поднимаю ладони и нежно беру его лицо в свои руки. Столько лет я злилась на мать за ее ненависть к отцу. Я винила ее за то, что она держится за боль, вместо того чтобы видеть хорошее. Я всегда говорила, что никогда не повторю ее ошибок. Но разве не этим я сейчас занимаюсь? Не повторяю ли я цикл, из которого клялась вырваться?

Я смотрю в его глаза, полные тревоги, и позволяю себе вдохнуть глубже.

— Чистый лист, — шепчу я. — Давай попробуем, Лука.

Он замирает. В его взгляде читается сомнение, будто он не верит, что услышал меня правильно.

— Ты… ты прощаешь меня?

Я киваю.

— Да, — шепчу я. — Прощаю.

Я касаюсь его губ, едва заметно, словно запечатываю это решение.

— Но больше никогда не смей воспринимать меня как должное. Не смей заставлять меня чувствовать себя использованной. Я не инструмент. Я не ресурс. Я не вещь.

Он хватает мой подбородок, уткнувшись лбом в мой.

— Не буду, — шепчет он.

Его голос — это обещание.

— По крайней мере… не за пределами постели.

Он усмехается, и в его тоне проскальзывает тот самый Лука, который никогда не отступает.

— Но когда речь заходит о твоем теле, ты полностью моя, детка. И я не собираюсь это обсуждать.

Я тихо смеюсь, щеки вспыхивают румянцем.

Лука ухмыляется и прижимает губы к моей щеке, задерживаясь там чуть дольше, чем следовало бы.

— Не переживай, — шепчет он. — Взамен каждый кусочек меня принадлежит тебе. — Он тянется ближе, его дыхание касается моей кожи. — Можешь пользоваться мной, как захочешь, жена.

Глава 30

Валентина

Я улыбаюсь, откидываясь в кресле и лениво прокручивая в телефоне фотографии, сделанные с бабушкой. Я навещаю ее через день после работы, и она, кажется, чувствует себя намного лучше. Новые медсестры заботливы и предельно профессиональны, они даже отправляют мне обновления каждый час. Какое же это облегчение — знать, что она в надежных руках. И все это благодаря Луке и его людям.

Я усмехаюсь, закусывая губу, когда мысли уводят меня к нему. Он действительно старается. Старается быть мягче. Старается загладить свою вину. Когда он сказал, что заслужит прощение, я восприняла это как красивую, но пустую фразу. Следовало бы знать лучше. Лука никогда не делает ничего наполовину. Он терпелив, не требует больше, чем я готова дать, и относится ко мне с нежностью, на которую раньше был не способен.

Из размышлений меня вырывает мерцающий красный свет на офисном телефоне — сигнал о какой-то проблеме. Я с недоумением смотрю в сторону кабинета Луки, но он, похоже, полностью поглощен работой — ни тени тревоги на лице. И тут за моей спиной раздаются торопливые, звенящие каблуки.

Живот скручивает от неприятного предчувствия, когда я вижу Наталью, уверенно направляющуюся к кабинету Луки, с улыбкой, сияющей так, будто она выиграла этот гребаный день. Кто вообще пустил ее наверх?

— Простите, мисс Иванова, — говорю я сквозь зубы, преграждая ей путь. — Но я не могу вас пропустить.

Просто одно ее присутствие вызывает во мне странную, глухую ярость. Технически, она все еще его невеста. И я ненавижу то, что не могу просто взять и выставить ее вон. Она лишь смеется, даже не замедляясь, и, не обращая на меня никакого внимания, распахивает дверь в кабинет Луки. Я следую за ней, сама не зная, что именно собираюсь сделать.