— На! — Я протянул Хагену письмо Эмме. Тот сунул его в щель. Письмо исчезло, и дверь сразу же захлопнулась.

— Гостеприимно, что скажешь?

Она голодна и боится. Очень!

Да я уже понял!

И она больна.

Сильно? Сможем вылечить?

Не знаю. Кровь у неё бледная какая-то.

Да ядрёна колупайка! Анемия! Надеюсь, до Новосибирска довезем…

Через пять минут дверь вновь приоткрылась.

— Господа можейт что-то рассказайт о судьбе моей сестры? — спросили из темноты на ломанном русском.

— Мы можем не просто рассказать, мы уполномочены отвезти вас к ней, предварительно обеспечив всё возможное лечение. — В кои-то веки в этой двуличной стране я мог сам что-то сказать!

— У нас не-ет на это деньги.

— Госпожа Браам, я дал слово дворянина вашей сестре, что отвезу вас к доктору. К магу-доктору. Наш дирижабль «Дельфин» ждёт нас в порту. Вы можете бросить всё здесь и спокойно уехать. Ваш долг за жильё погашен. Только согласитесь уехать с нами.

За дверью замолчали.

— Эмме находийт богатый покровитель? Вы его слуги?

Пусть что хочет думает, лишь бы побыстрее из этой вонючей норы убраться.

— Можно сказать и так. Вы едете? Мы прилетели сюда специально за вами.

Снова пауза.

— Я не одна.

— Госпожа Браам, может, вы впустите нас, и мы сможем нормально поговорить?

Через несколько секунд дверь отворилась.

Тут ребёнок. Маленький. Ещё грудной. Очень голодный.

Твою-то дивизию!

— Хаген! Быстро купи какой-нибудь еды! Молока, хлеба, зелени, сыра! Что в этой дыре продаётся? Не знаю, что кормящим можно? Исполнять!

— Яволь! — Дойч убежал, топоча сапогами.

Комнатушка Лисси представляла собой деревянный гроб полтора на три метра. Из достоинств — только уходящий вверх потолок с висящими там тряпками и крошечное, вытянутое вверх окно. Около узкого топчана стояла большая, застеленная тряпьём плетёная корзина с младенцем. Больше в комнате НИЧЕГО не было.

Здесь не пахнет едой. Совсем.

Сейчас запахнет! Ты только зубы не свети, а то напугаем…

Ага.

— Собирайтесь, госпожа Браам. Эмме очень ждёт вас и беспокоится.

— Кто она вам? Вы говорийт о ней с такое тепло… Я немного чувствовайт…

Ядрёна колупайка, она ещё и маг-эмпат? Я впервые прямо обратил взгляд на сестру Эмме. Маленькая, худенькая брюнетка. И чудовищный шрам, разделивший лицо на две неровные половинки. Правая сторона словно уплыла вниз, и из-за этого казалось, что Лиссе саркастически ухмыляется.

— Она мой боевой товарищ. Вместе служили.

Ну а что, почти правда!

— Вы не лгайт. Только правду не говорийт. Не хотейт? Не хотейт обидеть Эмме?

— А чего мне её обижать? Госпожа Браам, мы приняли бой вместе с Эмме, и мной было дано обещание — помочь вам. И вот мы тут… — как-то неловко закончил я. Но зато сейчас вообще без вранья обошёлся.

— Хорошо. Я только одевайт Клаус.

Ждать пришлось недолго. Она завернула ребенка в какие-то ветхие тряпки, я пропустил её, и мы пошли на выход.

Двуличный городишко! Давно я не чувствовал такой бешеной, холодной ярости. Причём такой холодной, что родные Зверю льды показались бы жаркой баней.

Успокойся!

Я спокоен!

Зверь, словно извиняясь, шепнул мне:

Обернись!

Я обернулся. За мной по деревянным перекрытиям расползалась изморозь.

Ну, нам ещё одной Белой Вьюги не хватало!

Вот и я говорю — успокойся!

Спасибо. Постараюсь!

Я глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. Мы ещё сюда вернёмся!

Ага-а-а!

И в кои-то веки с этим рыком я был полностью согласен.

На выходе я поймал пристальный взгляд консьержа.

— Позаботьтесь о ней, — на вполне понятном русском произнёс он. — Лиссе — хорошая девочка.

— Обязательно, старик.

Я отдал ему честь и начал спускаться по лестнице. На половине нас встретил запыхавшийся Хаген. Попытался сунуть Лиссе бумажный пакет с едой и взять ребёнка. Но та судорожным движением вырвала свёрток и молча протиснулась мимо него.

— Она согласилась?

— Как видишь. Сейчас спустимся, поймай пролётку. Только чтоб кучер был в нормальном состоянии.