Ему вдруг показалось, что Алексей Андреев слегка пошевелился, оторвал взгляд от мелькающего каскада цифр. Надежда, которая, казалось, уже совсем умерла, неярко вспыхнула — так вспыхивает тлеющий уголек в расшевеленных останках костра.

— Прадедушка, — Сергей заговорил, тихо и робко, пытаясь справиться с волнением и дрожью. — Прадедушка. Сейчас сюда придёт Павел. Осталось полчаса до конца ультиматума. Он придёт, он не может не прийти, а если не придёт, то тогда…

Тогда…

Алексей Андреев наконец повернулся к нему. Ожёг холодным взглядом. Длинные пальцы сжались в крепкий кулак.

И что тогда?

По спине мокрой струйкой пробежал озноб, защекотал между лопатками. За крепкими стенами щитовой взвизгнул ветер, ударил кулаком в дверь, пытаясь открыть её, хлынуть внутрь вместе с царящей снаружи темнотой.

— Так что тогда, Серёжа? — прадед наконец разжал крепко сдвинутые губы. Впервые за всё это время обратился к нему. — Тогда ты сделаешь то, что должен сделать? Ты сделаешь это, Серёжа?

Сергей попытался утвердительно кивнуть. Пообещать. Но не смог. От него требовали невозможного…

А ведь ещё какой-то час назад всё было легко и предельно ясно.

Как только Васильев, едва придя в себя, рассказал о возможности отключения АЭС от общей энергосистемы, упомянув, что отсюда можно отключить не только АЭС, но и производственные цеха, и жилые этажи, и сверкающий роскошью Надоблачный уровень — вообще всё, всю Башню, — Сергей понял, что надо делать.

Башню опутали путы предательства. Гниль, въевшаяся в бетонные перекрытия, разлагала её изнутри, и люди, сами того не осознавая, уже доживали свои последние часы.

Так однажды уже было, сто лет назад. Тогда мир тоже погружался в хаос, погружался постепенно. Человечество, погрязнув в разврате и похоти, забыло о правильном ходе истории, обо всём забыло. И финал был неизбежен.

Для всех.

Если бы не Башня, взметнувшаяся ввысь. Ставшая триумфом инженерной мысли великого гения — Алексея Андреева.

Она стала сосудом для лучших. Не просто убежищем, а идеальным местом, где всё было продумано до мелочей, начиная с теплиц и загонов для животных и заканчивая надоблачным ярусом. Электростанции, производственные цеха, больницы, школы — над всем царил единый высший порядок. И такое идеальное место требовало идеальных людей.

Их искали по всей стране, на той самой одной шестой части суши, что ещё не ушла под воду, которую ещё не поглотил Океан, наступающий в те дни почти повсюду. Каждый кандидат проходил тщательный отбор и, пройдя, занимал строго определённую ячейку в логично выстроенной иерархии. Золотой Век, некогда царивший на земле, вернулся с первыми криками захлёбывающихся в воде людей. Потоп смыл недостойных, оставив только лучших — тех, кому суждено было построить совершенное общество.

Первые трещинки появились с восстанием Ровшица. Несокрушимая громада закачалась, но не упала — выстояла, и спустя семьдесят лет потомок великого Андреева, Сергей Андреев, взял реванш.

И у него бы всё получилось, Сергей был в этом абсолютно уверен, реформы со временем принесли бы свои плоды, безупречная иерархия была бы восстановлена, но он не учёл одного: гниль проникла слишком далеко. Зараза пустила метастазы, и они липкой паутиной опутали весь организм. И этот организм хоть ещё и жил, но уже отчаянно смердел, покрываясь трупными пятнами…

Сергей метался. Он ещё пытался всё спасти, но увы. Всё было напрасно.

И только оказавшись на Южной станции, Сергей понял, что надо делать.

Под нож.

Заражённую скотину отправляют под нож.

Всех. Без сожалений и без сантиментов.

Однажды человечество уже получило отсрочку от смерти на целых сто лет. И теперь пришла пора вернуть долг Океану. Нажать на рычаг…

— Боюсь, Серёжа, тебе это не по силам.

Алексей Андреев расслабил сжатые в кулак пальцы. Отвернулся и снова затарабанил ненавистный марш, мгновенно забыл о правнуке.

Сергею хотелось сказать, что это не так, что он сделает, он всё обязательно сделает. И неважно на самом деле, придёт Павел на станцию или нет — Океан получит своё. Всё это хотел сказать Сергей. Прокричать, перекрывая и монотонное гудение приборов, и глухой плач шторма, и надсадный кашель охранника. Но слова не шли. Прадед был прав: он, Серёжа, не сможет. Никогда не сможет. Ведь ему придётся погрузить во тьму не только весь мир, но и себя — себя тоже! Лучшего, единственно правильного человека на земле — и во тьму! Туда, где уже больше не будет никого и ничего.

А к этому Серёжа был абсолютно не готов.

— Сергей Анатольевич, господин Верховный правитель… Тут… да что это такое? Ерунда какая-то, быть этого не может…

Слова Васильева не сразу долетели до сознания. Сергей был занят собой, своими мыслями и своими переживаниями, и потому не обратил внимания на внезапно изменившееся лицо начальника Южной станции. И лишь когда тот позвал его несколько раз по имени, Сергей наконец очнулся, вскинул на Васильева мутные от слёз глаза.

Виталий Сергеевич, бледный и растерянный, не сводил взгляда с центрального монитора. Его руки лихорадочно метались по пульту. Он что-то переключал, нажимал на кнопки, двигал рычажки и тумблеры, но чем больше он совершал действий, тем сильнее серело его лицо. Алексей Андреев тоже подался вперёд. На жёстком лице появилось незнакомое Сергею встревоженное выражение.