— Павел Григорьевич! Мы нашли! Точнее, это Кирилл нашёл. Он всё рассчитал. Теперь мы знаем закономерность. Она есть!

И, не дожидаясь ответа или разрешения (впрочем, когда Гоше Васильеву в возбуждённом состоянии — а он был именно в таком состоянии — требовалось разрешение), Гоша принялся раскладывать перед мало чего понимающим Павлом бумаги. Откуда-то появился ноутбук, кажется, он был в руках Алёхина, и Гоша, открыв его, торопливо защёлкал мышкой, что-то бегло просматривая. При этом парень взахлеб тараторил, не затыкаясь ни на секунду.

— Кирилл ещё ночью всё посчитал. Вот здесь. Нет, не это, вот я дурак, сую вам не то. Тут не смотрите, Павел Григорьевич. Там ошибка. Вот эти расчёты нужно смотреть. Видите? Да? Это Кирилл нашёл. Мы сразу с утра хотели к вам бежать, но у нас тут… в общем форс-мажор приключился. Я проспал. А Кирилл… Вы его только не ругайте. Нам пришлось дверь выломать. У Марии Григорьевны к комнате. Это случайно получилось. Вы можете у меня из зарплаты за дверь вычесть, я не обижусь, честно. Нам просто ноутбук был нужен. Проверить же, Павел Григорьевич, было надо. А военные не поняли, они подумали, что мы диверсанты. Смешно да? И задержали нас. Но потом товарищ капитан нас отпустил…

Павел растерянно перелистывал бумаги, которые Гоша сунул ему в руки. Его лицо ещё хранило злое выражение, но оно постепенно вытеснялось удивлением и пониманием.

— Гоша, а ну давай по порядку. Не части! — распорядился Марат, пододвигаясь ближе и с интересом вглядываясь в ноутбук.

— Да я и говорю по порядку, Марат Каримович. Уровень встал. Уже встал! — Гоша взволнованно тряхнул головой. — Глядите сами. Последние метеосводки. Где они? А вот они. Шторм же сейчас. И в прошлый раз, когда океан замер, тоже шторм был. Не такой сильный, правда. А это наши с Кириллом расчёты, видите? Сейчас получается семь дней. И дальше ещё такие плато будут. Вот тут и тут. И у нас теперь есть время. Правильно же? Марат Каримович? Павел Григорьевич?

— А ну погоди! — Павел быстро придвинул стул, сел, развернул к себе ноутбук. Быстро закрутил колесико мыши, параллельно просматривая исписанные цифрами листки бумаги. — Маруся!

Но она и сама уже подошла, на ходу вытирая ладонями мокрые от слёз щёки. Уставилась, как заворожённая, через его плечо на подрагивающий экран ноутбука.

— О, боже. Господи, а ведь действительно… — и вдруг она замерла от внезапно пришедшей в голову мысли. — Борис! Паша, там же Борис. Он не знает, что у нас есть время! А мы ведь можем…

Она резко замолчала. Но Павлу и не нужны были её слова.

— Всеволод Ильич, пока отбой! Ждите моей команды. Марат, звони Бондаренко. Пусть останавливают пробный запуск. Нормально останавливают, в штатном режиме, — слова вылетали как пули, а пальцы Павла уже набирали номер резервной щитовой на Южной. — Ника?! Борис уже ушёл?

— Да, пап. Несколько минут назад.

— Его надо вернуть. Мы останавливаем реактор.

— Но как? Ведь нельзя же…

— Всё нормально. У нас появилось время. Но это потом. Сейчас главное Борис… только бы он ещё не успел дойти до туда…

— Я сбегаю, Павел Григорьевич!

Мальчик, тот самый мальчик — Маруся забыла, как его зовут, — вклинился в разговор.

— Саша, да, пожалуйста, быстрей. Очень тебя прошу…

Саша. Точно, мальчика зовут Саша. Маруся вспомнила. Саша. Саша Поляков…

Где-то там, сквозь треск помех, звонко хлопнула дверь. И Марусин мир опять погрузился в тишину. Что-то беззвучно повторял Павел, задавал какие-то вопросы Руфимов, ему суетливо отвечал Гоша, но Маруся ничего этого не слышала. Сейчас она ни о чём не могла думать — только мысленно подгоняла этого незнакомого ей Сашу Полякова, подгоняла, просила, упрашивала. Успей. Ну, пожалуйста, успей. И, не зная, что же сделать ещё, взмолилась чему-то или кому-то большому и всемогущему, который то ли существовал на самом деле, то ли был кем-то придуман в последней, обрывающейся надежде. Взмолилась, обещая ему взамен на жизнь Бориса абсолютно невозможное — свою любовь и своё счастье.

Борис шёл быстро — настолько, насколько позволяла раненая нога. Там, в помещении щитовой, за всеми разговорами и тревогами он почти о ней не думал, но сейчас, то ли от того, что он взял слишком быстрый темп, то ли ещё от чего, но боль вернулась, дала о себе знать резкими пульсирующими толчками. Борис непроизвольно остановился, нагнулся, обхватил ладонью колено. Брюки, как и вся одежда на нём, были мокрыми (что в общем-то неудивительно после «холодного душа» на Северной), но не только. Борис почувствовал, что рука стала липкой, поднёс пальцы к лицу, негромко выругался. Снова посмотрел вниз. Вся левая штанина брюк ниже колена пропиталась кровью. Сквозь прореху на ткани виднелся довольно глубокий порез, в штормовых сумерках, разбавленных светом фонарей, края раны казались почти чёрными. Перевязать бы чем, совершенно некстати подумал он и сам усмехнулся этой дурацкой мысли. Распрямился и снова зашагал к дальней левой опоре, стараясь держаться ближе к постройкам, что тянулись вдоль широкого транспортного коридора.

Странное всё-таки существо человек. Ведь знает, что жить ему осталось всего ничего, а продолжает беспокоиться о каких-то пустяках. О ране на ноге. О мокрой рубашке, противно липнущей к телу. И о таких же мокрых ботинках, в которых при каждом шаге хлюпала вода.

Борис не испытывал никаких иллюзий по поводу того, что его ждёт. Два охранника при Серёже — однозначно патовая ситуация, причём назад пути нет. Мосты сожжены. Точка.

«Ну почему же сразу сожжены? — демон, практически раздавленный и побеждённый, снова поднял голову. — Это не твоя война. Самое время уступить поле сражения Павлу».