Впрочем, дальнейшая часть этого допроса проходит куда более спокойно. Видимо, Агата уже успела напиться крови, конечно же, в переносном значении, и теперь блаженно скалится, показывая свои клыки.

— Ой! — вдруг картинно всплескивает руками ведущая. Мы с Энди снова напрягаемся, хоть и как следует расслабиться мы еще не успели. — Мои дорогие зрители не простят мне этого… — Агата вскакивает со своего места и, заламывая руки, строит прямо в камеру умильную рожицу, — да что там?! Я сама себе не прощу… Я ведь не видела вашего кольца, Ева. Можно посмотреть? Покажите мне эту красоту! — она едва не хватает меня за руку.

Мне стоит недюжинных усилий, чтобы не дернуться от этой пираньи. Я не люблю чужих прикосновений. Но сейчас об этом я сказать не могу. Едва возмущусь — прослыву ханжой и надменной выскочкой, презирающих «простых» смертных, т.е. эту ведущую, затянутую в последние капсульные коллекции известных брендов.

Сдерживая негодование и маску отвращения, я протягиваю ей палец и широко улыбаюсь, показывая «любовь» Энди ко мне, выраженную идеальными гранями бриллианта размером в десять каратов.

Агата завистливо скрипит зубами, заливаясь восторженными выкриками. Играет на публику, хорошо скрывая свое раздраженное вожделение.

Я же позволяю ей весь этот цирк, особо не высказывая своих эмоций. Единственное, что можно прочитать на моем лице — это выражение фальшивого обожания моего будущего супруга.

Энди немного обнимает меня, высказывая свою поддержку. И его объятия значат для меня намного больше, чем визгливые восторги пираньи-ведущей.

Ева

Я облегчённо выдыхаю, когда наконец-то заканчивается эта пытка. Мы с Энди подходим к нашим родителям и ведем себя сдержанно, привычно.

— Давайте пообедаем, — предлагает миссис Рочестер.

Моя мама на удивление поддерживает это предложение, и мы возвращаемся по своим гримеркам. Меня приводят в Божеский вид, снимая с меня это ужасное платье, напоминающее о только что пройденном испытании.

— Я могу переделать макияж, — предлагает одна из девушек-помощниц, и я, пользуясь тем, что мама отвлеклась на телефонный звонок, соглашаюсь.

С моего лица стирают яркий нежный макияж, нужный только для того, чтобы я выгодно смотрелась в свете софитов, и наносят аккуратный дневной. Теперь я выгляжу как красивая молодая девушка — светящаяся кожа, красивые стрелки, визуально увеличивающие мои и без того большие глаза, и перламутровый блеск, который я сотру, когда приеду в школу.

— Ева! Ты что…? — восклицает моя родительница, в конце концов заметившая произошедшие во мне перемены.

Но, к счастью, времени на то, чтобы вытереть с моего лица «это безобразие» у нас нет — ведь в двери уже заглядывают миссис Рочестер и Энди. Другу, как и любому парню, нужно куда меньше времени на то, чтобы привести себя в порядок.

Мы спускаемся на первый этаж и выходим из здания. Где-то позади нас молча тащит наши вещи водитель. Впрочем, на Виктора мы не обращаем внимание, как и на водителя Рочестеров, тянущего костюмы Энди. Это их работа, стоит ли их жалеть? Нет, конечно.

Пока водители удаляются, чтобы дождаться нас в машинах, мы с нашими мамами переходим дорогу и заходим в ресторан. Он красивый и, подозреваю, очень дорогой, поскольку все посетители одеты исключительно в бренды, а вышколенный персонал предвосхищает любые желания своих клиентов.

Мы обедаем, обсуждая только что прошедшее интервью. Наши мамы уже скинули его на утверждения нашим отцам. Без их финального согласия эта программа не выйдет, как бы этого не хотелось пиранье-Агате.

Нас с Энди совершенно не заботит дальнейшая судьба этого представления. Мы отыграли свою роль и теперь можем расслабиться за приятным обедом. Впрочем, особо расслабиться мне не позволяют — мама то и дело одергивает меня по поводу заказанных блюд. То слишком жирное, то слишком калорийное, то слишком… неподобающее для Евы Ловато…

Я начинаю сердиться и вспоминаю мою Лу с бутербродами. Но высказать вслух свое недовольство я не решаюсь.

Быстрее доев причитающиеся мне блюда, я аккуратно прошу маму немного ускориться — я хочу в школу. Как бы ни парадоксально это звучало, но я очень хочу вернуться в гимназию прямо сейчас.

Да я-то и уезжать из нее не хотела. Всему виной красавчик Райан, плотно засевший в моих мыслях.

Я не знаю, правильно ли это, нося на пальце помолвочное кольцо, думать о другом парне… Но о правильности этих мыслей мне спрашивать некого. С мамой, как уже ясно, мои отношения никогда не дойдут до такого. С психологом, который о каждом нашем сеансе наверняка отчитывается моей родительнице, тоже…

Вспомнив о Райане, я ощущаю, как что-то скребет в моем сердце. Наверное, это досада от того, что он не обращает на меня никакого внимания. Можно ли сделать так, чтобы он обратил, чтобы заметил меня? Я не знаю. И на этот вопрос ответа у меня, ожидаемо, нет.

— Зачем тебе возвращаться в школу, Ева? — прищуривается мама, вырывая меня из моих мыслей. — Я думаю, туда сегодня ехать уже нет никакого смысла.

— Но, мама! — едва не впервые я поднимаю на нее голос, и это сразу отражается удивленной эмоцией на красивом лице моей мамы.