***

Смотрю в большое настенное зеркало, вернее зеркала, которые тут расположены буквой “г” и вижу ту, кого не хотелось бы. В моих глаза усталость. Я измотана настолько, что готова упасть камнем на пол и лежать неподвижно неделю, если не больше. Отвратительное чувство.

Сажусь на мат и развязываю пуанты. Ступни разодраны до крови, местами видны зажившие ссадины и синяки.

– Ненавижу! – кричу в пустоту. – Как же я ненавижу себя такой немощной!

Знаю, что должна продолжать тренироваться: стиснуть зубы и через “не могу” пробовать снова и снова, снова и снова, пока тело не отзовется нужным ритмом. Но каждый раз, когда я пытаюсь сделать шаг, боль пронзает мою голень.

Я не обращаю на нее внимания. Так нас учили с детства: хочешь парить лебедем, забудь про боль. Ее нету. Это не существующая субстанция. Мои ступни порой превращались в месиво, до того я себя изводила. Помню, однажды я шла босиком по коридору, а после меня оставались кровавые следы.

И что изменилось? Если тогда я могла, почему не могу сейчас?

Делаю глубокий вдох, встаю и начинаю медленно поднимать ногу, пытаясь повторить движения, которые раньше давались мне легко. Мыслю позитивно, даже представляю, что буду прыгать по сцене, тем самым переключая спектр внимания с боли.

А потом очередное падение. Я как камень, а не перышко. Я тяжелая, а не воздушная. Я – почти проиграла…

Возвращаюсь изнеможенная к себе. Открываю ящик, чтобы взять книгу и немного отвлечься, но натыкаюсь на дневник, который около пяти лет, с момента поступления в училище, непрерывно вела. Зачем-то открываю его и читаю вслух то, что никто никогда не должен прочитать. Мои унижения. Боль. Обиду и страхи. Кажется, я успела забыть о них, попробовал успех на вкус. Но чего он стоил?..

20 мая.

Сегодня снова нас унижали на занятиях. Алла Михайловна, наш куратор вывела всех в зал, прошлась вдоль шеренги и попросила сделать шаг вперед тех, кто по ее мнению недостаточно худой.

“Коровы”, – сказала грубым тоном она. Среди вышедших вперед и я. Мне настолько противно находится здесь, слушать гадости, которые она раз в месяц озвучивает в сторону учениц. К горлу подкрадывается тошнота.

“Ты что себя свиноматкой возомнила?”, – спрашивает она, останавливаясь напротив меня. Затем отворачивается, ответ ей не нужен, и уходит к следующей ученице.

Вечером я рассказываю обо всем маме. Ситуация в училище порой граничит с безумием. Об нас вытирают ноги. Да, мне всего одиннадцать, но я прекрасно понимаю, что нас не воспринимают, как учениц. Мы – рабы в глазах педсостава.

“А ты думала, в сказку попала?” – отвечает мама.

“Мне было неприятно”, – кусаю губу и жалею, что вообще рассказала.

“Когда в следующий раз будешь есть, подумай о том, как тебе было неприятно”, – кидает пустую фразу родительница.

Она уходит, а я бегу в туалет. Меня тошнит. От себя. От еды. От балета.

Ненавижу сцену. Ненавижу балет. И училище я тоже ненавижу.

Мама, неужели тебе меня совсем не жаль?

15 октября

Я сижу на занятиях по “классике”, ощущая себя какой-то позорницей. Девочки шушукаются, тайком поглядывая в мою сторону. Они уверены, что женские дни их не коснуться еще какое-то время, но каждая из них при этом жутко боится, когда окажется на одной скамье рядом со мной.

– Задержись, – говорит мне после уроков педагог, Милана Евгеньевна.

Переминаясь с ноги на ногу, вхожу в ее кабинет. Я уже наслышана о том, что должно произойти дальше. Девочки со старших классов между собой это обсуждали, хотя здесь вообще не принято ничего обсуждать.

– Раздевайся, – Милана Евгеньевна скрещивает руки на груди, и смотрят на меня выжидающе. Я испуганно пячусь, пока не упираюсь в стенку.

– Что? – хрипло шепчу.

– Показывай прокладку, – требует педагог.

И я показываю. А потом выхожу из кабинета в слезах. Закрываюсь в туалете и не могу привести себя в чувства. Казалось, что унизительнее постоянных взвешиваний ничего не будет, но нет – ошиблась. Это отвратительно.