Руки тряслись.

В какой-то момент, когда он открыл очередной железный ящик, губы растянулись в неадекватной, безумной улыбке. Мокрыми от холодного пота пальцами Нейт хватал толстые упаковки пищевой фольги.

Он возвращался, перешагивая по несколько ступеней старой лестницы. Ворвался в лазарет, и женщина вздрогнула, держа в руках вату с нашатырным спиртом.

— Пришла в себя? — С тихой надеждой спросил Штайнер, но воспитательница испуганно покачала головой. Она опустила взгляд на одеяло, где рядом с девочкой лежал моток скотча.

— Отойди. — Прорычал Нейт, разматывая тончайший металл. Парень проглотил тяжелый ком, и принялся обматывать ноги и руки ребенка пищевой фольгой, в несколько слоев. Женщина с удивленным недоумением смотрела на это зрелище, однако, спросить не решалась. На срезах он закрывал фольгу скотчем, нервно гладил девочку по голове. Сколько времени? У него… есть время?

Когда странная одежда была закончена, Штайнер схватил её за руки, и стал пристраивать у себя на спине. Голова, как камень, моталась в разные стороны. Трепались волосы. Все тем же скотчем Нейт стал приматывать Эмму к себе, склеивать её руки меж собой перед своей шеей. Руки, завернутые в странные металлические «варежки».

Рваным жестом парень сдернул одеяло с кровати, и стал крест-накрест обвязывать вокруг себя.

— Понесешь в больницу? — Тихо спросила женщина, отступив на шаг назад. — Надень хоть дождевик мой. И зонт возьми.

— Сделаешь вид, что не видела? — Штайнер сжал зубы.

— Её лечили по предписаниям врача. Лекарства давали по часам. Если ей стало хуже, это не моя ответственность, а человека, который ставил ей диагноз. И мне не надо, чтобы на меня потом спустили всех собак. — Она пыталась говорить нарочито-спокойно, но глаза все равно нервно бегали по полу.

Смерть в детском доме испортит статистику. Лишит премий на многие месяцы, возможно даже лишит работы. Проще было сделать вид, что полоумный, психически нездоровый пацан похитил девочку, и она не пережила побег с ним. А еще… «безногую» Эмму, все же, немного было жаль. Немного, потому что дети приходят и уходят. Их десятки. Сотни. Кто-то больной однажды умирает. Но в жизни всегда… кто-то умирает. Что уж теперь.

— Крыса. — Нейт вытаращил глаза и жутко улыбнулся. — Тварь. Если бы это был твой ребенок, ты бы сейчас из кожи вон лезла. Мелочная гнида. Хочу, чтобы все вы сдохли, а перед этим, чтобы сдохли ваши дети. — Он резко, почти бегом вышел из лазарета, и тут же рванул в комнату воспитателей. Дождевик, зонт. Это все нужно не ему, это нужно Эмме. За спиной иногда раздавался хрип и рефлексивный, тихий кашель.

Сейчас Штайнер был рад слышать эти звуки. Намного лучше, чем молчание.

Он с безумным, обреченным видом вышел на улицу. Длинные волосы тут же начинали намокать, несмотря на зонт, и влага с них сыпалась на асфальт. Если он будет бежать, еще есть время. Есть шанс. Он достаточно силен, чтобы бежать. Быстро, долго. Но… умно ли это делать с маленьким человеком за спиной, который завернут в фольгу, в грозу? «Умрем вдвоем» — вертелось у него в голове, но Нейт тут же отвергал эту мысль. Нельзя позволять себе таких отчаянных выпадов.

Отчаянных. От мысли, что истощенная девочка умрет у него на спине, заходилось сердце. Больше не будет объятий. Совместных чтений книжек, долгих разговоров темными вечерами. Больше не будет «я люблю тебя». Почему-то люди, которые были Штайнеру дороги, умирали. Умирали перед ним, прямо у него на глазах. И ни полиция, ни скорая не приезжала вовремя.

* * *

Вода. Много воды. На зеленой кушетке, казалось, скопилась лужа, но Нейт этого не замечал. Волосы прилипали к черной футболке, которая с возрастом парня меняла только размер, но не фасон и не цвет. Глаза недвижимо таращились на крупную кафельную плитку на полу.

Её увезли. Что теперь будет? Это даже не детская больница, но её тут же увезли. В ушах так и звенело «респираторный дистресс-синдром». И что-то про жидкость в легких. По спине шли волны мурашек. Парню, вроде бы, было холодно, но холода он не чувствовал. Руки все еще дрожали. Сколько времени он тут сидит?

Что если у неё еще что-то хроническое? Откуда у приюта деньги на лечение? Штайнер обхватывал пальцами лоб, и сильно его сдавливал. У него нет денег, чтобы помочь. Ему четырнадцать лет.

А что если сейчас выйдет врач, и скажет: «мне очень жаль»?

Капли слез падали на холодный кафель. Зубы сжимались до боли в челюстях, а тело тряслось. Не будет больше «я люблю». Ничего не будет. Просто он снова… останется один. Вроде когда-то он даже хотел быть один.

Нейт закрыл ладонью глаза, лицо исказил оскал. Казалось, он из последних сил сдерживался, чтобы не разрыдаться. Быть может все это, отчасти, его вина? Мог бы заботиться… лучше? Мог бы чаще мерить температуру. Мог бы надевать ей на ноги несколько пар носков. Мог бы ходить ночью на кухню, и делать что-то получше, нежели то, что подавали повара тем же утром. Быть может, если бы ей нравилась еда, она бы больше ела. Была бы здоровее. Иммунитету было бы проще справляться. В конце концов, он тут старший. Он тут мужчина. А Эмма, хоть и умный, но ребенок. Ребенок-девочка с плохими мышцами, и таким же плохим здоровьем. Больная сестренка. Он… мог бы быть лучше.