Шрифт:
— Что с вами случилось, дядя Плансон? — спрашивала примадонна... Вы с ума сошли?... Или вы больны?...
— Нет, маркиза, — ответил с достоинством дядя Плансон... Но говорите мне никогда о вашей чести... Существует только одна честь... только у людей порядочных...
И, подняв кверху палец, он исчез за кулисы.
А дядя Плансон все еще пел своим козлиным голосом.
XIV
После завтрака я пошел в клуб. Я был погружен в чтение газет, когда неожиданно вошел какой-то господин и радостно закричал, увидев меня...
— Парсифаль!.. — воскликнул я... мой милый Парсифаль!..
— Вот как?... нужно было сюда приехать, чтобы встретиться с тобой?..
Он нежно обнимал меня, Парсифаль добрый малый, в сущности...
— Так то ты меня опекаешь? — сказал он, когда нежные излияния окончились. — Подумай... сколько времени?
Это была правда... Пять лет прошло, как мы не видались с ним.
— Не хорошо, мой милый...—прибавил он, ударяя меня в шутку кулаком... Честное слово, стыдно...
Парсифаль мало изменился... мало постарел.
— Что же ты теперь делаешь?.. — спросил я его.
— Всего понемногу... — ответил он... Что подвернется... Состою сотрудником в газетах... поставщиком шампанского... секретарем велодрома... Поадац привлек меня к устройству народных театров... От всего этого но разбогатеешь... Вернее будет дело, которое я получил в прошлом месяце через Рувье... нашего старого приятеля Рувье... Это место корректора эпитафий для сенского кладбища. Да, мой друг, я теперь буду исправлять могильные надписи!.. Почему бы и нет?.. Шесть тысяч в год... не пустяки...
— И ты окончательно отказался от политики?
— Пришлось... Бился... бился... и надоело... Однако...
Комическим движением он указал на свои карманы:
— Здесь кое-что оставалось!..
Он вздохнул...
— Мне не везет...
— А твоя жена? — осведомился я после некоторого молчания.
Парсифаль сделал такое движение, как будто хотел подальше отстранить от себя неприятную вещь...
— Моя жена!.. умерла, мой друг... вот уж два года... от воспаления легких. К сожалению слишком поздно... ведь из-за нее все мои несчастья... Она никогда ничего не хотела понимать в политике...
Эти воспоминания должно быть опечалили его... Он сел около меня, взял газету... и умолк...
А я думал о прошлом... о прошлом Парсифаля... Помню, однажды утром, в ноябре, он зашел ко мне и стал умолять, чтобы я спас его... Он был тогда депутатом от северо-запада. Я его по обыкновению очень тепло принял.
— Опять, наверное, какая-нибудь грязная история? — спросил, я с добродушной улыбкой, привыкнув уже давно к его образу жизни.
— Конечно, — ответил Парсифаль... Зачем же иначе пришел бы я в такой час к тебе?
— Ну что же! рассказывай.
Я с ним был на, ты, хотя, собственно говоря, друзьями мы и не были. Нет. Он был для меня хуже, чем друг. Его завещал мне Гамбетта. Я сейчас расскажу при каких обстоятельствах это произошло. А вы должны понять, что завещание Гамбетты для меня священно.
Гамбетта призвал меня к себе, когда был уже на смертном одре. В его голосе уже слышалась даль кулис, последних кулис. Вот, что он сказал мне:
— Я тебе поручаю Парсифаля... Парсифаль — не собака, как ты можешь, пожалуй, подумать... Это депутат из моей банды... представитель моей политики на северо-западе... Я тебе рассказываю это потому, что ты не посвящен в мои делишки...
Знаменитый государственный человек но долго распространялся... Он уже чувствовал близость своего конца... После небольшой паузы он опять начал, но уже с менее южным выговором. Смерть сглаживает все акценты.
— Я тебе поручаю Парсифаля... Это порядочный негодяй, не хуже некоторых других моих друзей... но в сущности он все-таки славный малый... Сделай мне одолжение... возьми его под свою опеку... Между прочим, у него есть жена, которая... жена, которую...
И бедный великий человек умер, не докончив фразы...
Что он этим хотел сказать?.. Право, до сих пор не знаю... Исполняя возложенное на меня поручение, я скоро убедился, что Парсифаль действительно был порядочным негодяем. Но его некрасивая, сварливая и деспотичная жена отнюдь не была такой женщиной, про которую умирающий сибарит мог бы вам сказать на ухо, что она та, которая... та, которую... Право, у нее и тени не было той игривости и шаловливости, которую после таких намеков можно было бы заподозрить у людей, которые... у людей, которых... Право, нет!