Возможно, Павсанию и на этот раз удалось бы выйти сухим из воды, если бы он не погубил себя тем, что обратился за помощью к илотам. Как рассказывает Фукидид, эфоры «вели розыск о каких-то его переговорах с илотами… Павсаний сулил илотам свободу и гражданские права, если те поднимут восстание в поддержку его замыслов» (I, 132, 4). Согласно Фукидиду, в данном случае инициатива исходила от Павсания, а не от илотов. Это сообщение Фукидида, как правило, не вызывает никаких сомнений у исследователей. Оценивают обычно только степень вовлечения илотов в заговор и радикальность планов Павсания.

У Павсания, видимо, еще со времен Платей были установлены какие-то связи с илотами. В его армии их находилось огромное число — 35 тысяч (Her. IX, 10; 28–29), причем большая их часть принадлежала к легковооруженной пехоте, а не к обозной прислуге. Сознательно или нет, но Павсаний дал некоторым илотам, находящимся в его армии, возможность обогатиться, поручив именно им собрать персидские трофеи после Платейской битвы и закрыв глаза на их махинации с золотом и драгоценностями (IX, 80). Возможно, каких-то из воевавших в его армии илотов Павсаний приблизил к себе и оставил в своей свите. Кроме того, в окружении регента должны были присутствовать и собственные илоты, которые сопровождали его в качестве слуг. Как заметил Детлеф Лотце, судя по некоторым замечаниям в источниках, «между отдельными спартиатами и их слугами могли устанавливаться личные доверительные отношения»[205].

Иногда из сообщения Фукидида о переговорах Павсания с илотами исследователи делают излишне радикальные выводы: Павсанию приписывают демократические идеи, а эфоров характеризуют как истинных угнетателей илотов[206]. Видят в нем также смелого новатора и непосредственного предшественника царя-реформатора Агиса IV, планирующего дать свободу илотам и открыть им доступ к гражданству[207]. Но более обоснованным мне кажется мнение тех ученых, которые в действиях Павсания усматривают прежде всего намерение укрепить армию, пополнив ее состав бывшими илотами, и провести в Спарте военную реформу подобно военной реформе Фемистокла в Афинах[208].

Как мы полагаем, нет ничего невероятного в том, что Павсаний, у которого в армии было много легковооруженных илотов, планировал освободить небольшую их часть для того, чтобы превратить в профессиональных военных (эта практика получит широкое распространение в ходе Пелопоннесской войны). Но маловероятными кажутся предположения, высказанные, в частности, Г. Дикинсом и М. Демиром, что Павсаний собирался использовать инициированный им мятеж илотов для силового захвата власти, уничтожения эфората и установления собственной тирании[209]. Весьма затруднительно толковать предание в столь радикальном ключе. Мы полагаем, что планы Павсания так далеко не шли. Как отмечает П. Олива, если Павсаний действительно решился обратиться к илотам за помощью, то вовсе не потому что был революционером. Скорее это был шаг отчаяния[210]. Он и так сильно рисковал, заигрывая с илотами, ибо знал, что нет в Спарте большего преступления, чем подстрекательство илотов к восстанию. Но, с другой стороны, судя по недавнему опыту своего предшественника царя Клеомена, подобная угроза, даже гипотетическая, настолько пугала власти, что могла заставить их пойти на значительные уступки и обещания[211]. Возможно, Павсаний собирался использовать постоянно присутствующий в среде спартиатов страх перед огромной массой рабов-илотов. Ему вовсе не надо было поднимать восстание илотов, чтобы достичь каких-то преференций для себя, достаточно было просто угрожать властям такой возможностью. Рискнем предположить, что Павсаний обманывал и илотов, и спартанские власти. Для него это был просто ловкий ход, с помощью которого он собирался добиться преимущества для себя и своих сторонников. Так что мы согласны с мнением Дж. Джорджини, что Павсаний в истории с илотами действовал как провокатор[212].

Однако илоты повели себя не так, как ожидал Павсаний. Они проявили лояльность по отношению к спартанским властям и донесли на Павсания. Правда, эфорам этот донос показался настолько невероятным, что до тех пор, пока они не получили бесспорных доказательств вины Павсания, они отказывались ему верить. Только тогда, когда не оставалось никаких сомнений в связи Павсания с илотами, эфоры решились предъявить ему обвинение в государственной измене. Эта финальная акция, направленная против Павсания, была связана исключительно со страхами перед внутренней революцией. П. Родс, оценивая реакцию спартанских властей на угрозы, исходящие от регента Павсания (как до него от царя Клеомена), полагает, что «страх перед тем, что этот человек может сделать, был, вероятно, более важным фактором, чем раздражение на то, что он уже сделал»[213].

Но, что вообще было характерно для хитроумных и осторожных спартанских политиков, болезненную и опасную тему илотов они оставили в стороне, а в качестве официального обвинения выдвинули против Павсания обвинение в предательстве. Так они теперь трактовали переписку Павсания с персидским царем.

Следует указать на то, что далеко не все исследователи верят в достоверность сообщения Фукидида о продолжающейся уже в Спарте переписке Павсания с Великим царем. И более того, высказываются предположения, что недостоверна вся часть рассказа Фукидида, где речь идет о связях Павсания с Персией. Так, Г. Дикине утверждал, что Павсаний «попал в ловушку благодаря сфабрикованной эфорами истории об его мидизме», а обвинение в связях с персами называл смехотворным[214]. К. Ю. Белох полагал, что мнимые сношения с Персией представляли для эфоров удобный предлог напасть на регента. «Мне кажется… очевидным, — писал Белох, — что речь идет о большой фальсификации»[215]. Что касается рассказа Фукидида об интригах Павсания с персами, то, по мнению Белоха, этот рассказ базировался на клеветнических измышлениях, выдуманных уже после смерти Павсания для оправдания бесчеловечного обращение с ним эфоров[216]. С недоверием к сообщению Фукидида отнесся и Г. Бенгтсон в своей «Греческой истории». Он считал, что обвинение в предательстве никоим образом не доказано, а сама переписка с царем скорее всего является апокрифом[217]. Польский профессор Йозеф Вольский также утверждал, что доказательства против Павсания были сфальсифицированы эфорами, авторами ложных и злонамеренных обвинений регента как в сотрудничестве с персами, так и в имперских устремлениях[218]. Руку эфоров в этой подозрительной истории видел и П. Олива. Он напоминает, что Павсаний уже обвинялся в сношениях с персами и был оправдан из-за отсутствия доказательств. «Вся история с письмом, приходящим непосредственно после рассказа Фукидида о связи Павсания с илотами, выглядит так, как если бы эфоры использовали хитроумный трюк для того, чтобы навсегда избавиться от Павсания»[219]. А. Блэмайр полагал, что «эфоры, узнав об его революционных планах, связанных с илотами… нашли более драматичное, но менее политически взрывоопасное обвинение в мидизме и озаботились организовать необходимые доказательства…»[220]. Той же точки зрения придерживался и Джон Лейзенби. По его словам, «обвинения в мидизме не содержали ни толики правды», но «эфоры нуждались в более благовидном обвинении, чем связь с илотами, чтобы убедить большинство герусии и массу граждан, что Павсаний был опасным предателем. Мидизм подходил их целям превосходно: это было расплывчатое «интернациональное» преступление, в котором Павсаний уже ранее обвинялся»[221]. Джордж Коуквелл также полагал, что переговоры с илотами были реальным преступлением Павсания, а история с его персофильством — искусной фабрикацией[222].

Мы полагаем, что все вышеприведенные утверждения справедливы только отчасти. У нас нет никаких убедительных доказательств, опровергающих сообщение Фукидида о продолжающейся уже в Спарте переписке Павсания с Великим царем. Конечно, эфоры приложили немало сил и выдумки к тому, чтобы создать из Павсания образ врага, но они оперировали, вероятно, реальными свидетельствами его так называемого предательства. До истории с илотами тема персофильства Павсания их мало заботила, тем более что среди спартанских властей были скорее всего сторонники нового внешнеполитического курса, направленного на сближение с Персией. Но угроза, даже гипотетическая, поднять илотский мятеж объединила против Павсания все спартанское руководство и сделала несущественными их прежние разногласия.

В рассказе Фукидида о гибели Павсания известное недоверие вызывает довольно пространный экскурс о некоем человеке из фракийского города Аргил, его бывшем возлюбленном, которого Павсаний послал с письмом к Артабазу. В стилистике исторического анекдота Фукидид рассказывает, как аргилец, узнав о приписке, «в которой значилось, что вестника следует умертвить», донес на Павсания эфорам. Ате с помощью предателя устроили регенту ловушку и получили наконец из первых рук доказательства его вины. В этой сказочной истории поражает столь не характерная для Фукидида словоохотливость: он самым подробным образом перечисляет красочные детали, связанные с предательством аргильца. Тут и бегство последнего на Тенар в качестве молящего о защите, и постройка им хижины, и прячущиеся в ней эфоры, подслушивающие разговор между Павсанием и его слугой… (I, 132,5–133).