Эта история считается откровенно невероятной и анекдотичной, но столь тотальное недоверие к рассказу об аргильце кажется нам излишне категоричным. Мы полагаем, что реальный эпизод впоследствии мог быть украшен выдуманными деталями в духе восточной сказки (например, требование убить вестника), и до Фукидида он, вероятно, дошел уже в сильно искаженном виде. Как нам кажется, ценность рассказа об аргильце заключается прежде всего в том, что в нем приведены конкретные данные о функционировании самого важного исполнительного органа власти в Спарте — эфората. Это — довольно редкое в традиции свидетельство о деятельности эфоров по сбору компромата на своих граждан[223]. Судя по сообщению Фукидида, именно эфоры лично вели следствие сперва по розыску связей Павсания с илотами, а затем с тем же тщанием расследовали донос аргильца, возможно, представившего письменные свидетельства вины своего господина.

Согласно Фукидиду, Павсаний, не желая быть арестованным и подвергнутым суду, бежал и умер от голода и жажды в святилище Афины Меднодомной. Фукидид рассказывает, как это произошло: «Когда Павсания пытались схватить на улице, он, как передают, узнал по выражению лица одного из эфоров, с какой целью тот подошел (и по едва заметному кивку другого эфора, дружески предупреждавшего его)» (I, 134, 1). Из этого следует, что по крайней мере один из эфоров проявил к Павсанию «расположение» и «благожелательность». Скорее всего здесь речь идет о личной дружбе.

Но почему Павсаний, готовый ранее предстать перед судом, теперь изменил свое решение и предпочел участь беглеца, молящего о защите? По-видимому, он уже нисколько не сомневался, что суд будет не на его стороне, и коллегия, состоящая из геронтов и эфоров[224], не простит ему подстрекательства илотов. Павсания ждал самый суровый приговор — смертная казнь, и этот приговор вопреки обычной практике могли привести в исполнение весьма оперативно. В такой ситуации регент предпочел искать убежище в храме, надеясь, видимо, что его родственники и друзья помогут ему бежать за пределы Спарты.

В сложившихся обстоятельствах власти не меньше, чем сам Павсаний, были заинтересованы в сокрытии его «преступлений», и потому открытый суд был им крайне нежелателен. Попытка эфоров арестовать Павсания была, возможно, сознательной провокацией. К этому выводу приходят, в частности, М. Лэнг и А. Блэмайр. По словам А. Блэмайра, «власти скорее всего были заинтересованы в том, чтобы не дать Павсанию возможности публично защитить себя. Регент слишком много знал и мог скомпрометировать весьма уважаемых в Спарте людей»[225]. А чтобы предотвратить его возможное бегство за пределы Спарты, вход в храм Афины Меднодомной замуровали[226]. Павсания, таким образом, устранили примерно так же и по тем же мотивам, что и царя Клеомена I. Фактическое убийство Павсания, совершенное без суда, вполне вписывается в обычную для спартанских властей реакцию на крайнюю для государственных устоев опасность.

Время смерти Павсания точно не установлено. Его определяют по-разному, от 476 до 466 г. Такой разброс мнений объясняется главным образом тем, что в экскурсах Фукидида о Павсании и Фемистокле отсутствуют какие-либо временные указания. Как правило, афинский историк ограничивается не обязательными и неточными отсылками, такими, например, как «немного времени спустя». С большей или меньшей определенностью, как правило, считается, что это произошло не раньше остракизма Фемистокла (471)[227] и не позже вступления на персидский трон Артаксеркса (465/4), которому Фемистокл, согласно Фукидиду, бежав в Азию, послал письмо (I, 137, 3). Мы присоединяемся к мнению тех исследователей, которые считают, что последовательность событий, начавшихся в 478 г., охватывает остальную часть десятилетия, но с большей уверенностью что-либо трудно утверждать.

Примерно в том же временном диапазоне (между 476 и 469 гг.) имел место еще один судебный процесс — над царем Леотихидом. В 476/5 г. Леотихид возглавил военную экспедицию в Фессалию против дружественных персам Алевадов, но внезапно свернул всю операцию. Геродот не сомневался, что царь получил от фессалийских Алевадов взятку (VI, 72). В Спарте Леотихида привлекли к суду и приговорили к смертной казни, но он успел бежать в Тегею, где скрывался на священном участке храма Афины-Алеи (Paus. III, 7, 9). Леотихиду в отличие от Павсания дали возможность бежать и в дальнейшем никак не преследовали. К коррупционерам относились намного лояльнее, чем к подстрекателям илотов.

Несмотря на ясное свидетельство Геродота, некоторые ученые полагают, что дело о коррупции было сфабриковано, а истинной причиной суда над Леотихидом был его внешнеполитический курс, направленный на установление спартанской гегемонии в материковой Греции. По мнению Дж. Джорджини, это направление не нашло поддержки у спартанских властей, и «его политические враги преуспели в своих обвинениях, которые царь не сумел развеять»[228]. Но, как нам кажется, нет никакой нужды отвергать сообщение Геродота о взятке, полученной Леотихидом. Это, очевидно, была плата Алевадов за переход от военной стадии отношений со Спартой к дипломатической. Царь, похоже, не столько собирался воевать с Алевадами, сколько сотрудничать с ними, а через них и с персидской стороной. Леотихид, как и Павсаний, скорее всего был сторонником активной внешней политики. Он желал укрепить позиции Спарты на севере Греции и искал наиболее приемлемый как для Спарты, так и для себя лично вариант. Но его внешнеполитическим инициативам был положен конец.

Эти две близкие по времени скандальные истории с судами и расправами над персонами царского происхождения вряд ли являются простым совпадением. Герусия совместно с эфорами нашла нужным избавиться почти одновременно от двух самых сильных на тот момент представителей царских династий в Спарте, победителей в крупнейших сражениях Грекоперсидских войн, при Платеях и при Микале. Это была демонстрация силы эфоров при полной их поддержке герусией.

Таким образом, на рубеже 70–60 гг. V в. происходит значительное усиление эфората, и остаток этого столетия пройдет при безусловном доминировании эфората над царской властью. Вместе с гибелью Павсания и бегством Леотихида закончилась царская «вольница».