Я бы пресек это, если бы знал. Я установил видеокамеру, которую украл из отдела изобразительного искусства, потому что думал, что Преподобный трахает сестру Полли в нерабочее время, однако я ошибся.

И поэтому я поставил этого сукиного сына на колени.

Мы, мальчики, научились выживать в тени, и именно здесь зародились «любимчики» Преподобного, которые отомстили чудовищу, что украло их невинности.

С того самого дня мальчишки смотрели на меня как на спасителя своего и официально признали меня своим Преподобным. Прозвище прижилось, и они прозвали меня Рэвом8.

Я знал, как выжить. И знал, что не могу полагаться ни на кого, кроме самого себя. Вскоре я понял, что воровать у богатеньких — отличный способ жить, и с тех пор я этим и занимаюсь.

У многих из них не было ни малейшего представления, на каком богатстве они восседали. Они приобретали дизайнерские барахло, потому что им можно было похвастаться за бокалом мимозы на воскресном бранче. И я воспользовался их невежеством ради собственной выгоды.

Я воровал материальное, что помогало мне выжить в одиночку. Продавал. Обменивал. Использовал для взяток. Я мог бы подкупить охранников в государственной больнице, где держали мою маму. Но глубокой ночью я с легкостью сумел пробраться туда, чтобы увидеться с ней.

Она была медикаментозным зомби — спящей, привязанной к кровати и отрешенно смотрящей в темноту. Мне всегда было интересно, что она видела.

Меня никто не искал. Я был просто очередным малолетним преступником, который провалился сквозь щели системы, и поэтому, когда я узнал, что мальчики в безопасности, я забил на святого Павла и вернулся домой — в свой дом — и удостоверился, что он готов к возвращению мамы.

Я навещал ее каждый долбанный вечер. Разговаривал с нею. Умолял ее, нахрен, взять себя в руки и вернуться домой. Поначалу она не смотрела на меня, — она смотрела сквозь меня. Я думал, что ее для меня не стало. Я принес наши фотографии, надеясь вызвать какое-то воспоминание или узнавание.

Этого не случилось.

Затем я принес ее любимые вещи: украшения, духи, все, что делало ее Джун.

Ничего не сработало.

Я должен был догадаться, что единственное, что сможет вытащить ее обратно из глубин ада, это сам дьявол — уебок, что с самого начала держал ее в плену преисподней.

Мой отец.

Моя мать смотрела все старые фильмы — снова и снова — с Мэрилин Монро, Джеймсом Дином и Марлоном Брандо. Эти были ее любимчики. И у меня остались теплые воспоминания о просмотре этих фильмов вместе с ней, так как это было единственное время, когда она казалась счастливой.

Я думал, это потому, что она была любительницей кино, но правда заключалась в том, что мой папаша любил эти фильмы. Он даже сводил ее посмотреть один из них в кинотеатр — только один, конечно, потому что подонок был слишком занят всем чем угодно, только не тем, чем нужно.

Так что я знал, единственный способ вернуть маму — это напомнить ей, сколько она упускала, оказавшись взаперти. Это было отнюдь не «быть матерью для своего одиннадцатилетнего сына» или даже не самостоятельное столкновение со своими демонами.

Единственное, что давало ей силы двигаться дальше, был мой отец — мудак, бросивший нас. Она добивалась его в надежде, что однажды он к ней вернется. Но если это значило, что она вернулась ко мне, мне было плевать.

Я скачивал фильмы, которые она любила, на украденный мною ноутбук и каждый вечер смотрел их с ней. И мало-помалу она возвращалась ко мне. Через воспоминания о моем отце Джун вернулась.

И как бы я ни ненавидел этого долбоящера, у меня горько-сладкие отношения с этими фильмами.

Однако я не закончу как Джун. Я буду бороться до последнего издыхания, чтобы улучшить свою и ее жизни.

— Я устала.

Поднимая ее хрупкую фигурку на руки, я несу ее в спальню и бережно кладу на кровать. Она мокрая после душа, но, похоже, не возражает, когда я укрываю ее пледом.

Через несколько минут она засыпает.

Раздается стук в дверь, поэтому я оставляю маму умиротворенно спящей и тихо открываю дверь.

Это Нонна.

Ее зовут Джулия, но она настаивает, чтобы все называли ее Нонной.

Думаю, причина в том, что она хотела бы быть ею, но у нее нет своей семьи. Только она и ее десять кошек.

Я провожу пальцами по своим мокрым волосам, не объясняя почему я промок.

— Привет, Нонна. Что случилось?

Ее короткие седые волосы окрашены в фиолетовый цвет.

— Я просто хотела проведать твою маму, — говорит она, заглядывая через мое плечо в дом. — Я до этого заходила, но она не откликнулась.

Нонна — наша ближайшая соседка, и если бы не она, звонившая мне бесчисленное количество раз, чтобы сообщить, что мама не открывает дверь или не отвечает на звонки, то Джун была бы мертва. Я всем обязан Нонне, поэтому и забочусь о ней.