– Как ни странно, а все же странно, - резвится Маркушев, пуская голубые кольца.
– С каких же это достатков, папаша? Штаны заложишь?

Трубников, прищурившись, разглядывает парня.

– Я так прямо и напишу ребятам: мол, колхоз голь-моль ставит вам ультиматум!
– Маркушев хохочет, довольный собственным остроумием.

– Веселый жених у твоей невесты, - как-то удивительно спокойно, глядя на Маркушева, произнес Трубников.

Тарантас приближается к Конькову. Дорога прорезает березовый редняк. Маркушев безмятежно дымит в мире с самим собой и окружающим тихим солнечным простором. Трубников молчит задумавшись.

По правую руку, за березами, на луговине, поросшей густой травой, мелькает фигура косаря в синей рубахе.

– Это что еще за ударник полей?
– очнулся Трубников.
– Стой, Алешка!..

– На кой он нам сдался?
– спросил Маркушев.

– Ворюга! Колхозную траву валит.
– И, спрыгнув с тарантаса, Трубников устремляется к косарю.

– Шебуршной он у вас!
– благодушно посмеивается Маркушев.

– Да, такой чудик!
– соглашается Алешка, но, будь Маркушев проницательней, он бы уловил, что шутка возницы целит вовсе не в Трубникова

– Мать честная!
– вдруг с ужасом произнес Алешка - Да ведь это папаня!..

На опушке рощи сошлись Трубников и Семен.

– Под суд захотел?
– опасным голосом произносит председатель.

Семен, не обращая внимания, действует косой. Валятся через сизо-голубой нож сочные стебли травы.

– Кончай, слышь?!

– А корову мне чем кормить?!
– орет Семен, размахивая косой.
– Корова не человек, она жрать обязана!

– Отработаешь на косовице - получишь сено...

– На том свете угольками! Пшел с дороги!

– Тогда коси, где положено!

– Там сухотье! Захватили всю землю, дыхнуть негде!
– Он вновь заносит косу.

– Не дам!
– Трубников становится прямо под косу. Их взгляды, полные ярости, скрещиваются.

– Хоть и брат ты мне, хоть и родная кровь!..
– затряс губами Семен и пустил острый нож. прямо по щиколоткам Трубникова. Тот успевает подпрыгнуть. Ударом ноги Трубников ломает рукоять косы. Семен бьет Трубникова. Начинается жестокая драка

С дороги видны фигуры дерущихся. По направлению к ним бегут Алешка и Маркушев.

Трубников вышиб из рук Семена сломанную косу и закинул ее подальше от себя. Подбежавшего Алешку отшвыривают, как кутенка.

Когда же подоспел Маркушев, драка внезапно кончилась. Сбив Трубникова с ног, Семен нагнулся над ним, чтобы половчее стукнуть, и тут страшный удар в живот поверг его на землю. Он попытался встать, но еще один удар левой в скулу окончательно решил его боеспособности.

Трубников отходит в сторону и, зачерпнув воды из лужицы, ополаскивает лицо.

Семен медленно, держась за живот, подымается.

– Что накосил - сдашь Прасковье на скотный двор, - холодно говорит Трубников. И Алешке: - Подсобишь отцу. Мы сами доберемся.

Он идет прочь вместе с Маркушевым, но вдруг поворачивается и подходит к Семену.

– Долг за избу ты мне сегодня вернешь, - говорит он негромко, но очень выразительно.
– Понятно? Иначе - раздел, ломать буду...

Семен ничего не отвечает, лишь бросает на Трубникова взгляд раненого зверя.

Трубников нагоняет Маркушева

– Мы с Семеном с детства любили на кулачках биться, - говорит он, - но в деревне болтать об этом не обязательно.

– Слушаюсь, Егор Иваныч!
– каким-то новым голосом отвечает Маркушев.

Под вечер. В доме Трубниковых. Борька что-то рисует с альбома

Никогда, никогда не сольются

День и ночь в одну колею.

Никогда не умрет революция,

Не закончив работу свою...

– тихо напевает Трубников.

Он ходит по избе, держась за культю. У него, видно, опять болит рука и всякие мысли одолевают. Проходя мимо печи, он прикладывает ладонь к ее чуть теплому боку и снова хватается за культю. Затем он подходит к Борису и заглядывает через плечо. Борька резко захлопывает альбомчик и не открывает до тех пор, пока Трубников не отходит от него. Надежда Петровна заметила эту сцену, и лицо ее болезненно скривилось. Трубников успокаивающе и намекающе кивает ей. Надежда Петровна берет пустые ведра и выходит из дома

– Слушай, Борис, - обращается Трубников к пасынку.
– Неладно у нас получается. Ты на меня волчонком глядишь... а мать переживает.

Мальчик пожимает плечами, но взгляд его остается замкнутым и настороженным.

– Ты не думай, я в отцы тебе не напрашиваюсь, - продолжает Трубников. Отец у тебя один, и это свято. Как ты был у матери на первом месте, так и остаешься. Но я, видишь, инвалид, со мной много возни требуется, не обижайся. Если мы и не станем друзьями, все равно мы оба должны о матери помнить, чтобы ей жилось хорошо, она это заслужила. Согласен?