Да-а, с доставкой на Север всего того, что там не производится и не выращивается, в данное время настоящая беда. Это я ещё в Красноярске выяснил. Добраться в некоторые отдалённые края можно лишь зимой, когда льдом и снегом болота и прочие препятствия покроются. Да и то добираться приходится, упорно пробивая себе дорогу и воюя с природой и погодой. Это вам не наезженный Московский тракт.

— Не скрою, Михаил Константинович, вы нас поразили, — высказал я наше с баронессой общее мнение.

— А про огурцы и помидоры что скажете?

— Они тоже с Севера?

— Конечно! — Сидоров, отвечая, выглядел чрезвычайно довольным. — И заметьте, они выращены не в теплицах.

И пошло у нас обсуждение, как можно на Севере продукты выращивать, а также как и когда собирать и готовить то, чем Север богат. Признаюсь, многое из того, что купец рассказывал, и для меня-то является откровением, чего уж о баронессе говорить. Не устаю поражаться тому, как всё-таки иногда быстро забывается жизненный опыт предыдущих поколений, даже в век высоких технологий и обилия информации. Деды ещё знали и делали, а их внуки уже всё забыли. И я, оказывается, не исключение, хотя с детства очень любознательным был.

Постепенно мы разговорились, и даже диспуты у нас пошли. Ну, как обычно, в России под выпивку идёт обсуждение дальнейшего развития страны. И киса, кстати, в этих диспутах приняла действенное участие, чем меня несказанно удивила.

— Я перенёс всю деятельность и денежные средства на северные приморские окраины нашего государства*. И хочу, чтобы другие последовали моему примеру. Именно для связи всех заинтересованных в освоении Севера я и устраиваю эти свои Северные вечера.

*Некоторые фразы Сидорова, прописанные в книге, действительно были им высказаны (прим. автора).

О, блин! Северные вечера. Так вот, оказывается, как Михаил Константинович именует гулянки в своей квартире. В конце двадцатого века, насколько помню, такие встречи станут называть квартирниками.

— И я надеюсь, что все, кто связан с нашим Крайним Севером или хотя бы интересуется им, перезнакомятся на моих вечерах. И это наконец-то даст мощный толчок в освоении Севера. Ну всё же у нас там есть, только вывоз труден, — продолжал вещать Сидоров. — Вывезти товар стоит неимоверных усилий, но, когда вывезешь, в Европах его с руками отрывают. Вот вы знаете, что ещё в начале века графит приравнивался чуть ли не к драгоценным минералам и являлся предметом контрабанды? В Англии, где в Камберленде было одно из богатейших месторождений графита в Европе, парламент ввёл строжайший запрет на вывоз графита на континент. За нарушение следовало наказание, вплоть до смертной казни! А сейчас от моего графита Горный департамент нос воротит, хотя в Пруссии сибирский графит был признан лучше камберлендского. Или взять сибирскую лиственницу: она в шестьдесят втором году произвела фурор в Англии и вся была закуплена оптом для постройки первого броненосного фрегата «Каледония». Даже с доставкой наша лиственница вышла дешевле американского леса.

— Кстати, а почему тогда ваша печёрская компания, созданная для торговли лиственницей, перестала действовать, раз дело выгодное? — полюбопытствовал я.

Своим вопросом я, кажется, смутил Михаила Константиновича — напомнил о неудавшемся деле. Впрочем, недолго он смущался, собрался с мыслями и поведал нам о проблемах, существовавших у печёрской компании. Во-первых, государство не предоставляет землю по берегам Печоры под причалы для вывоза леса, так как «эти места могут пригодиться под государственный порт», то есть с переправкой леса на приходящие корабли имеются большие сложности. Во-вторых, государство не даёт возможности организовать базу на берегу Кольского полуострова, поскольку там отводят участки только колонистам (причём более охотно — иностранцам). А без дозаправки топливом (углём) и продовольствием дойти судам от Печёры до Европы очень трудно.

И подобные препоны имперская администрация ставит на пути всех русских промышленников, стремящихся освоить просторы Севера. Государством пресекается практически любая частная инициатива: в верхах боятся неподконтрольных перевозок по северным морям.

— Поэтому выгода там в основном у перевозчиков иностранных была, а не у нас — добытчиков леса. Своих судов нет, команд для них нет — я по всему Северу искал и никого не нашёл, и в Петербурге, кстати, тоже. Пытался мореходные классы открывать, но и это не пошло. А если иностранцев нанимать, опять вся прибыль им уходит, а те же англичане, приходя на Печёру, хорошую цену за лес давать отказываются.

— Ну, этого следовало ожидать.

Мне в подтверждение грустно кивнули.

— А какими-нибудь исследованиями морского пути до Енисея и далее вы занимались? — задал я вопрос, интересовавший меня более всего.

— Конечно! И самоедов расспрашивал, и наших архангелогорОдцев. В прошлом году я купил пароход «Георгий», нанял команду из семнадцати человек и направился из Петербурга в устье Енисея, но дошел лишь до Печоры. Там должен был дождаться судна с углём из Ньюкасла. На этом-то вся экспедиция и закончилась.

— Не привезли уголь? — удивилась баронесса.

— Нет, привезли, — со злостью ответил Сидоров. — Только вот он оказался смешан чёрт-те с чем: с шифером, с камнями, с угольной пылью. Вы это себе можете представить*?

*Реальный случай (прим. автора).

— Могу, — ответил я. — Отправку угля из Ньюкасла вы, конечно же, не проконтролировали?

— Нет. Не посчитал нужным. Сделка по доставке угля прошла через британское Географическое общество, оно было заинтересовано в исследованиях новых морских путей.