Это случилось за неделю до свадьбы. Я все никак не выброшу из головы лицо Мирель за тем последним послеобеденным чаем. Ее дуэнья лепетала что-то об атласных лентах, а Мирель смотрела на меня с отчаянием. Наверное, если бы я тогда догадался заставить дуэнью оставить нас наедине, Мирель бы рассказала и все пошло иначе, но… все случилось именно так, как случилось. А может и нет. Едва ли она доверилась бы нежеланному жениху. Я был частью сделки, заключенной между мной и родителями Мирель. Той же ночью Мирель попыталась сбежать и упала с крыши. Разбилась насмерть. Она готова была убежать из дома, бросить все, что имела и всех, кого знала, лишь бы выпутаться из паутины нежеланного брака. В один миг я потерял невесту, дирроний и всяческий интерес к работе. Мой дом мне опостылел. От лиц сочувственно улыбающихся знакомых тошнило. Я не мог выбросить из головы изломанное тело, лежащее на булыжной мостовой. Она была похожа на куклу, брошенную капризным малышом.

— Собственно, так и закончилась моя семейная жизнь, не начавшись, — невесело усмехнулся он. Лаэрт сидел, положив предплечья на колени и склонив голову, словно вся тяжесть мира оказалась на его плечах. Темная щетина тенью лежала на лице, короткие волосы взлохмачены и торчат во все стороны. Ладони то сжимаются в кулаки, то бессильно разжимаются. — После этого я решил, что с меня хватит и оставил магию. Какой в ней смысл, если она не может спасти жизнь? Какой во мне смысл, если я не вижу очевидного? А работа бродячего музыканта — настоящая мечта. Ничего, что могло бы обеспокоить меня или причинить вред хоть кому-то. Шел из города в город, никому не вредил и не давал себе навредить. Простая жизнь. Была... А потом появилась ты. И все сразу же изменилось.

— А дом? — переваривая услышанное, я опустила взгляд и уставилась на собственные руки. Мозоли, царапины, ссадины. Ничего нового, но смотреть на Лаэрта почему-то не хотелось. Злиться на него больше не получалось, но и сближаться не было желания. С брюквой как-то проще, надежнее. Она не предаст и не бросит. Либо вырастет, либо нет. Вот и все. И никакого разбитого сердца.

— Дом? — удивленно переспросил муж, словно, погрузившись в собственные мысли, забыл о моем существовании. Он потер большим пальцем бровь, задумчиво нахмурился, бросил быстрый взгляд на стены, будто они могли измениться за это короткое время. — Ах, этот дом.. Получил в наследство давным-давно, но никогда здесь не жил. Собственно, и не собирался, разве что, когда нужно было подумать, приходил сюда. Наверное, поэтому тебя сюда и привел: знал, что нужно много обдумать.

— И как, обдумал? — фыркнула я. Тоже мне, великий мыслитель.

— Я хочу, чтобы ты понимала, Эйлин: я сделаю все, чтобы обеспечить твое будущее и создать условия, к которым ты привыкла.

— Нет уж, спасибо. Предпочту оказаться как можно дальше от условий, к которым привыкла.

— В любом случае, этот дом не место для тебя. Решвин заплатил мне достаточно, чтобы можно было купить особняк в городе. Хочешь — здесь, а нет — так переедем куда-нибудь в другое место.

Он пожал плечами, будто говоря «мне все равно, дорогая, все будет так, как ты захочешь». Я быстро отвела глаза от широких плеч, полурасстегнутого ворота рубашки, крепкой груди. Не хватало еще глазеть на собственного мужа. Не до того мне. Надо брюкву поднимать, дом в порядок приводить, платье себе новое покупать. Мечтать о сказочных принцах и королях оставлю другим. С эстетической точки зрения мой муж хорош. Даже когда весь взлохмаченный, под глазами еще чернеют круги, а по предплечьям вьется цепочка синяков.

— Кто такой Решвин? — сменила тему я. Никаких домов. Никаких особняков в городе. Никакого крепкого тела, вокруг которого хотелось бы обвиться лозой и забыть обо всех своих проблемах.

— Старый знакомый, — помрачнел муж, сразу пожалев о том, что назвал его имя. — Не самый приятный тип, так что надеюсь, вам никогда не доведется встретиться. А теперь, если не возражаешь, я предпочел бы вымыться и переодеться.

— Если у тебя есть недоброжелатели, мне стоит об этом знать, не думаешь?

Почти удалившийся Лаэрт замер в дверном проеме. Широкая спина напряглась. Не оборачиваясь, он сказал:

— Едва ли его можно назвать недоброжелателем. Решвин гоблин, который покупает и продает. И у меня он уже купил все, что хотел. Больше я ему не нужен. Забудь о нем, Эйлин.

Гоблин? И как его угораздило вообще? С гоблинами лучше иметь дело только если у тебя за спиной армия адвокатов. Иначе разденут, разуют и еще должен им останешься. Что такого есть, или вернее было, у моего мужа, что хотел бы заполучить гоблин? Ответ очевиден — магия.

— Так это он…

— Предлагаю вернуться к нашим текущим делам, Эйлин, — мягко, но настойчиво сменил тему муж. Ну, разумеется. Как только я начинаю что-то узнавать о нем, он снова захлопывает дверь перед моим носом. Видимо, мир рухнет, если я подойду слишком близко к собственному мужу, который, между прочим, только что рассказывал о том, как он хотел бы все исправить.

Лаэрт вышел, ускользнув, как вода, сквозь пальцы, а я осталась одна. Остаток дня я откровенно избегала его общества. Переезжать с мужем в шикарный городской особняк я пока не была готова, оставаться здесь тоже как-то глупо. Происходящее заставляло меня чувствовать себя настоящей дурочкой. Не заметила, что муж чародей, лезла спасать его, словно ему могла понадобиться моя помощь. Проявляла какую-то нелепую и чрезмерную инициативу на каждом шагу. При мысли о том, что я готова была вломиться в тюрьму с воплями «Отпустите моего мужа!», по лицу расползалась краска стыда и смущения. Нелепая-нелепая Эйлин.

Устав находиться в собственной голове, я сбежала в ласточкин сарай, где долго шепотом жаловалась ей на судьбу и говорила, что с удовольствием растила бы и дальше свою брюкву вместо того, чтобы принимать решения. Или отправилась бы в море пираткой. Ах да, морская болезнь.

Не облегчал ситуацию и отдохнувший посвежевший Лаэрт. Он проявлял невиданные чудеса терпения, не настаивая на немедленном переезде или на скорейшем моем ответе. Вместо этого муж сказал, что если я так интересуюсь сельским хозяйством, он может помочь с зельями подкормки и защиты от насекомых. Стоит ли говорить, что это все заставило меня еще больше колебаться?