Он протянул широкую мозолистую ладонь, и я без раздумий схватилась за нее.

— Даже не думала, что ласточка мой друг, — задумчиво произнесла я, пока мы шли. За дорогой я не следила, шагая за Меллариусом, как коза на веревочке. После безумного забега я понятия не имела, где мы находимся. Летние сумерки быстро поглощали лес. Мысли мои вращались вокруг знакомых лиц: Диглан и Лаэрт, Дроздобород и Кэсс, Меллариус и отец.

— Говорил же, дом у тебя живой. Много живого там. И ласточки приют нашли, и пчелы мимо твоих владений пролетают, и лягушки, и ящерицы. А беседа любой живой твари приятна. Ты с ними разговариваешь, они и ощущают себя иначе. Чувство принадлежности возникает, понимаешь? Так что не мог тебя твой ласточка в беде бросить.

Как интересно он это сказал: «не мог мой ласточка меня в беде бросить». Даже немного смешно. Все могли, а он, значит, не мог. Вот, кто, оказывается, мой самый верный и надежный друг.

— Это… это очень мило с его стороны.

— Нормально это. Он же не человек. Птицы существа верные. А у меня рой на днях должен вылететь, — неожиданно сказал Меллариус, — следить за ним нужно, а ну как случится что. Так что прибавим шагу, принцесса.

Словно молния озарила мой усталый утомленный мозг, обнажив скрытые в глубине мысли и догадки. Я остановилась так резко, что чуть не плюхнулась в траву.

— Я не говорила, что я принцесса, — спокойно заметила я, чувствуя, как внутри все леденеет.

Обманулась, снова обманулась! Наверное, побежала бы, если бы силы еще оставались. И если бы знала, куда бежать. Пчельник лес знает хорошо, а я понятия не имею, где оказалась. Нет, бежать глупо и бессмысленно. Лишь добавлю ему развлечений и потрачу остатки сил. Если и делать что-то, то прямо здесь, не сходя с этого места.

— Почему остановилась? — словно ничего не случилось, спросил Меллариус. А может и правда не понял, в чем дело. — Шагай.

— Ты назвал меня принцессой, — звонким ломким голосом отчеканила я.

— А ты не принцесса? — прищурившись, уточнил он. О, ответ пчельнику хорошо известен.

— Кто послал тебя и зачем? Чей ты человек? — путаясь в словах, неуклюже спрашивала я.

— И всех-то у нас кто-то посылает… — вздохнул Меллариус. — Из какого мира ты пришла, дитя? Я свой собственный. Принадлежу сам себе и никому не служу кроме пчел. Это леса принадлежат королям и герцогам, а пчелы народ вольный, вольный и я. Пред ними даже короли отчет ведут, рассказывая, кто родился, кто женился, а кто умер. Так неужто я стал бы спину гнуть пред кем-то?

— Да? Нет? Не знаю? Я вообще ничего о тебе не знаю!

— В таком случае, тебе остается только довериться мне. Или не делать этого. Выбор за тобой. Я тебя принуждать ни к чему не стану. Все пути-дороги пред тобой: пойдешь со мной — так тому и быть, а не хочешь, так своей дорогой пойдешь. Все в твоих руках. Ты можешь делать то, что пожелаешь, я тебя неволить не буду.

Все в моих руках… Выбор без выбора? Или же я действительно могу сама принимать решение?

— А пока думаешь, я посижу. Колени уже не те…

Манипуляции? Или он и правда сказал то, что думает? Сказал правду?

Мои ноги болели и дрожали, готовые вот-вот подломиться, в горле пересохло от жажды, а пыль и грязь, кажется, образовали на лице настоящую корку. Золото моих обрезанных волос поблекло, я это знала и без зеркала. Чумазая и уставшая, вот она я — принцесса Эйлин. Мысли путались и бродили по кругу. И все же у меня был выбор.

Пчельник сидел, прислонившись к стволу дерева и прикрыв глаза. Он не навязывал мне решение. Мой отец, Дроздобород, обер-гофмейстерина, Лаэрт, Кэсс, каждый из них чего-то хотел от меня. Каждый пытался склонить меня к чему-то, вылепить то, что им больше по душе: послушная принцесса или покорная любовница, уступчивая жена или источник развлечений. Они рвали меня на куски, эти люди, неспособные и не желающие остановиться. Даже Лаэрт, который, казалось бы, заботился обо мне, на самом деле хотел облагодетельствовать меня насильно. Он не был слишком добр ко мне в начале нашего брака и все еще переживал из-за мертвой невесты. Чувство вины, помноженное на два, вот что толкало его вперед, заставляя раз за разом настойчиво предлагать мне переезд. Лаэрт предлагал мне благо в его собственном понимании, а думал ли кто-то, что я сочту для себя лучшим выбором?

На самом деле, ответ оказался очень прост.

Жужжание пчел успокаивало и навевало сон. Слегка покачиваясь в кресле-качалке Меллариуса, я готова была задремать и, наконец, выспаться, оставив позади невероятно насыщенный день. Никогда в жизни больше не буду жаловаться на скуку! О, небеса, даруйте мне пелену однообразных дней!

Вымывшись до скрипа и переодевшись в чистую одежду (нетрудно было догадаться, кому принадлежало то короткое платье, что вручил мне пчельник), я получила кусок сырного пирога и стакан прохладной воды, с чем и была отправлена в кресло-качалку. На широкой открытой веранде маленького домика без труда помещались два кресла и небольшой трехногий столик.

Однако даже сквозь дымку расслабленной дремоты, я нет-нет да вздрагивала, слыша шорохи и звуки леса. Мне все казалось, что Дроздобород вот-вот появится из кустов.

— Здесь тебя никто не найдет, — будто прочитав мои мысли, появившийся на пороге Меллариус. — Пчелы присмотрят за границами. Они не любят лезть в чужие дела, но ради друга готовы на все. Знаешь, они ведь очень семейные существа. Можешь успокоиться, Эйлин.

— Вряд ли я могу по-настоящему успокоиться, — хмыкнула я, поежившись. Мохнатая пчела села на мой палец и пошевелила усиками, будто приветствуя меня. А может и правда приветствовала. На всякий случай я попыталась выдавить улыбку. Пчела потопталась немного, а потом поднялась в воздух и скрылась, смешавшись со своими товарками. Я вздохнула, провожая ее взглядом. — Этот человек помешался.