Мои предложения о создании военно-медицинской службы с возможностями не только оказании первой помощи прямо на поле боя, но и ускоренной эвакуации раненых в городские лазареты, тоже были приняты и уже воплощались в жизнь. Ради этого мне даже пришлось публично заявить, что, мол, обучался одно время медицине в юности у одного профессора в Петербурге, который уже умер. Но, несмотря на то, что такое занятие считалось неблагородным и плебейским, никто из руководителей моравского мятежа не только не осудил меня, но все они даже обрадовались, что среди высшей знати появился наконец-то человек, способный отличить настоящих лекарей от шарлатанов и упорядочить оказание медицинской помощи раненым.

И никто из первых лиц моравской хунты не удивился, когда я предложил наладить на системной основе военно-медицинскую службу, включающую в себя санитарные подразделения переднего края, транспортную службу эвакуации раненых, госпиталя и центры реабилитации для выздоравливающих. Сам главнокомандующий одобрил мое начинание и предоставил мне соответствующие полномочия, назначив не только своим военным советником, но и начальником военно-медицинской службы. И я чувствовал, что становлюсь неотъемлемой частью этого маленького военного мира нарождающейся Великой Моравии, где каждое решение самой настоящей военной диктатуры или хунты, возглавляемой графом Йозефом, могло повлиять на исход противостояния с французскими завоевателями.

Вечером, когда морозный закат окрасил небо над долиной в багряные тона, граф Йозеф пригласил офицеров на ужин в честь рождественского сочельника. И меня, разумеется, позвали в числе первых. Величественный зал небольшого дворца, отделанного в стиле барокко и принадлежащего семье Бройнеров-Энкровтов, встретил гостей зелеными еловыми ветвями, которыми декорировали стены, а также небольшими елочками по углам, украшенными настоящими красными яблоками, подвешенными на нитках. В воздухе витал характерный запах хвои. От натертых до блеска паркетных полов пахло воском, запах которого еще более усиливался от многочисленных свечей в люстрах и канделябрах, отражавшихся в больших зеркалах настоящими зеркальными коридорами, загадочно уводящими взгляд куда-то в глубины зазеркалья.

Помимо старших офицеров, на торжество были приглашены и представители самых знатных семейств Здешова из гражданских. Гости приходили друг за другом, наверное, целый час. Их встречал сам граф, чисто выбритый и облаченный в новенькую парадную военную форму, он раскланивался с посетителями. После чего каждого из них провожали слуги, усаживая на то место, которое предназначалось возле длинного стола именно ему. А на столе, несмотря на военное время и на блокаду, устроенную Здешовской долине французами, наблюдалось изобилие угощений. Изысканные блюда и напитки, фарфор, хрусталь и столовое серебро сообщали гостям не только о богатстве графа, но и о его щедрости.

Когда гости наконец-то собрались, граф, подняв бокал, начал свою речь. Он говорил не столько о Рождестве, сколько о чести, о славе и о том, что каждый из защитников Здешова — не просто солдат, а патриот своего народа, жаждущий скорейшего возрождения Великой Моравии. Граф отлично владел ораторским искусством. Его слова, полные страсти и убеждения, были подобраны таким образом, чтобы напоминать присутствующим о том, что война — это не только солдатские кровь и пот, но и дух, который объединяет людей в тылу в единое целое. И не только офицеры, но и каждый знатный горожанин из приглашенных на этот торжественный ужин, слушая главнокомандующего, ощущал, как в груди разгорается огонь, который способен растопить лед неуверенности.

— Друзья мои! Сегодня, в этот священный час, когда наступает Рождество Христово, мы должны помнить о том, что все мы — хранители чести и славы нашей древней земли. И очередная война — это не только кровь и боль для нас, но и повод сплотиться в единое целое, как в старые времена. Каждый из вас, кто присутствует здесь, — это не просто благородное имя в списке гостей, а часть Великой Моравии, которая рождается прямо сейчас в наших сердцах, наполняя их верой в победу! — говорил граф, и его голос звучал решительностью.

Я же, слушая его речь, искал глазами баронессу фон Шварценберг. Но, из ее семьи увидел только пожилую Радомилу, молодую Брониславу и совсем юную Иванку. Когда же я все-таки улучил момент, поинтересовавшись, где же Иржина, ее тетка Радомила сказала мне:

— Ей сейчас не до торжеств, князь. Она плохо себя чувствует. И Эльшбета тоже осталась дома, чтобы ухаживать за ней.

Старшие офицеры, одетые в парадные мундиры с золотыми эполетами, как и знатные горожане Здешова, приглашенные на праздничный ужин и разодетые в лучшие наряды, внимательно слушали главнокомандующего с замиранием сердца, и их глаза зажигались новыми надеждами. Заметив внимание на лицах глав самых почтенных городских семейств, граф продолжал:

— Мы должны помнить, что за каждым нашим шагом, сделанным в эти трудные дни во имя возрождения Великой Моравии, стоит славная история нашего народа. Наш Военный Совет, приняв решение взять в свои руки всю полноту власти после кончины императора Франца, чтобы избежать в стране хаоса перед лицом вторжения французов, хорошо понимает, что за каждым нашим решением скрываются последствия для судеб всех наших земляков. Мы сейчас не просто вожаки освободительного движения, а носители тяжелого креста ответственности за выбранный путь. И именно от нас, от тех, кто сегодня собрался здесь в канун Рождества, зависит, каким будет завтрашний день для всего нашего края.