И тут же поручик, взяв себя в руки, прокричал:

— Васька? Ты что ли? Здесь я, Федор Дорохов. Помнишь меня? Выходи, черт бы тебя побрал!

— Не могу. Я ранен в ногу. Со мной австрийцы. Они решили, что вы французы, потому стрелять начали! — прокричал Жирков из тоннеля.

— Да не французы мы никакие! Это недоразумение! Такой у нас маскарад ради разведки и маскировки. Выходите скорее наружу. Что вы там спрятались, черти? Мы уже взрывать вход собирались! — прокричал и Дорохов.

— Сейчас! Только объясню австрийцам! — крикнул Жирков.

И вскоре из тоннеля послышались звуки шагов, а затем четверо солдат в мундирах австрийской легкой пехоты вынесли на растянутом плаще молодого парня в форме русского гусара, у которого левая нога была перевязана окровавленной тряпкой, опустив его на каменистую почву возле скального основания холма, чтобы он мог привалиться спиной к камню.

— И правда Васька! Вот чертяка! — воскликнул Дорохов и, подбежав к нему, обнял парня, как старого приятеля.

Я же в этот момент вспомнил памятью князя Андрея, что при штабе Кутузова этот паренек ошивался на посылках в качестве вестового. И он, кажется, был протеже толстого, высокого и красномордого князя Несвицкого, вечно улыбающегося своим большим губастым ртом, и с влажными от смеха глазами, который тоже служил при штабе адъютантом Кутузова, как и сам Андрей, то есть, я. Но, я, то есть тот прежний князь Андрей, который жил в этом теле до момента моего «попадания», хорошо помнил, как Несвицкий и Жирков вместе потешались в штабе над тем, что французы разгромили австрийскую армию Мака. Когда союзная нам армия была разгромлена, они смеялись. Странные люди, мягко говоря. И как только этот Жирков сюда попал?

— Вот так встреча, Васька! — не переставал удивляться Дорохов.

А я, глядя на раненого черноволосого и черноглазого гусара, вспомнил еще и о том, что слышал о нем, как он запутался и заблудился во время Шенграбенского сражения, не передав вовремя распоряжений на левый фланг, когда его временно назначили одним из адъютантов князя Багратиона. И эта преступная халатность тогда привела к дезорганизации на нашем левом фланге, отчего Азовский и Подольский пехотные полки попали под удар превосходящих сил французов. И, понеся немалые потери, наша пехота вынуждена была бежать в лес. А кавалерии стоило немалых усилий, чтобы как-то исправить положение и предотвратить разгром решительной атакой. При других обстоятельствах за такое Жиркова, в лучшем случае, разжаловали бы в рядовые. Но, его покровитель князь Несвицкий как-то замял дело.

А Дорохов все тормошил своего знакомца, расспрашивая его:

— Ну давай, Васька, рассказывай, как здесь оказался?

— Во время Аустерлицкого сражения мой конь испугался, и я потерял направление, заблудился и оказался в расположении австрийцев. А потом вместе с ними уже и отступал, — признался раненый корнет.

— А где тебя подстрелили? — спросил Дорохов.

— При отступлении и подстрелили. Сначала моего коня проклятые французы убили. Потом и в меня попали, — ответил Жирков. И добавил:

— Хорошо еще, что австрийцы меня не бросили. Везли на телеге со своими ранеными. А как сюда пришли, так последнюю лошадь они пристрелили и пустили на мясо. Припасов-то нету, а кушать хочется. Да и большинство раненых за время пути перемерло.

— И давно вы здесь сидите внутри этой дыры? — поинтересовался Дорохов.

— Почти неделю уже. Сначала австрийцы хотели в каком-то здешнем монастыре укрепиться на зимовку. Отправили туда двоих стрелков на разведку. Но, те разведчики не вернулись. Потом отправили два дня назад еще троих. Но и от тех до сих пор нет вестей. И австрийцы уже между собой судачат, что не зря этот монастырь пользуется у местных жителей недоброй славой. Рассказывают солдаты друг другу страшные небылицы, что там, мол, призраки людей губят. Вот и решили пока здесь оставаться. Тут вход только узкий, а внутри подземелье рудника широкое. Можно пересидеть хоть всю зиму. Чистая вода там есть. Целый водопад по стене стекает в одном месте. К тому же, дров вокруг в лесу много, да и немного конины заготовили и подкоптили.

Дорохов, выслушав Жиркова, воскликнул:

— Надо же! Столько приключений ты пережил, дружище! А помнишь наши веселые кутежи в Петербурге? Помнишь, что мы вытворяли вместе с Анатолем и с Пьером? Помнишь, как куражились?

— Как же не помнить! Времена замечательные были. Мирные и веселые. Эх, если бы их вернуть! — проговорил гусарский корнет, мечтательно закатив глаза к небу.

А поручик сказал ему:

— Не знаю, вернутся ли подобные беспечные деньки когда-нибудь. Ну, ничего, друг мой Василий, пробьемся к своим. А там видно будет.

— Да как пробиться? Французы уже все вокруг заняли и все пути перерезали. Не уйти нам от них. Рано или поздно найдут они нас и прикончат, — мрачно проговорил раненый корнет.

— Не раскисай, Вася! Нами командует сам князь Андрей Волконский из штаба Кутузова. Он выведет. Я в него верю, — сказал другу Дорохов.

— А по мне, так он какой-то слишком напыщенный выскочка, твой князь Андрей, — высказал свое мнение Василий Жирков. И добавил:

— Помню я прекрасно, как этот любимчик Кутузова нам с князем Несвицким в штабе выговор делал, что мы, мол, над поражением Мака потешаемся. А нам просто смешно стало, что так глупо продули австрияки французам. Ты же знаешь Несвицкого. Он всегда мастак подшутить над кем-нибудь. А тогда он для насмешек выбрал этого несчастного Мака…