— Это чудесно, — заметил отец, когда, как обычно, зашел ее проведать вечером. — В твоих рисунках столько жизни!

— Я просто пытаюсь сделать мир вокруг себя чуточку красивее. Кроме того, когда рисую, я забываю о боли. Ну а ты чем занимался, что тебе подарила сегодня жизнь?

Гильермо осторожно присел на край кровати, собираясь с мыслями.

— Я был на Сокало, фотографировал здания на восточной стороне. Ты же знаешь, это для правительственного проекта. Глянь-ка, я тайком нарвал цветов с палисандрового дерева, которое растет у Национального дворца. — Улыбнувшись, он положил перед дочерью на одеяло яркие фиолетовые цветы. — Может, позже ты их тоже нарисуешь.

Во время разговора Гильермо не отводил глаз от рисунков на корсете.

— Теперь твой гипс не выглядит таким грозным, — заметил он. И вдруг вскочил на ноги: — Погоди, я мигом.

Фрида слышала, как он за дверью разговаривает с матерью, но не могла разобрать слов. Через несколько минут он вернулся с большой коробкой красок под мышкой — той самой, что стояла у него в кабинете на полке. О ней Фрида мечтала все детство. В другой руке отец держал палитру и большую банку с кистями разной толщины и длины.

— Ты снова будешь давать мне уроки рисования? — обрадовалась Фрида. Она с большой теплотой вспоминала часы, проведенные с отцом.

— Нет, но, сдается мне, тебе эти штуки сейчас нужнее, — ответил он и осторожно положил коробку с красками на кровать. — Как только мне раньше это в голову не пришло!

— Я не могу встать, папа. Не могу даже сесть. Как я буду рисовать?

— Твоя мать кое-что придумала. Завтра я первым делом наведаюсь к Агосто. Он сделает тебе мольберт, который мы установим над кроватью, и ты сможешь рисовать лежа.

Он выбежал из комнаты, но тут же вернулся назад, держа в руках большое зеркало.

— Зачем тебе кровать с балдахином? — спросил Гильермо и хлопнул в ладоши, точно нашел ответ. — А вот зачем: мы повесим это зеркало прямо у тебя над головой. Ты сможешь лучше видеть свои рисунки на гипсе.

— Я смогу изобразить саму себя и свою жизнь! — воодушевленно подхватила его мысль Фрида. — А еще — истории, которые ты мне рассказываешь. Я раскрашу свою жизнь, как раскрасила этот корсет.

— Что ты сказала? — переспросил отец.

— Да так, ничего особенного.

Новая идея, полностью завладевшая ее воображением, вдруг показалась Фриде такой ценной и хрупкой, что сразу расхотелось делиться ею с другими. Девушка открыла коробку и провела пальцем по тюбикам с фиолетовой и пурпурно-красной краской. Фиолетовая напоминала цветы палисандрового дерева, красная — ее кровь и юбки девушек на базаре. Тут же в голове возникли картины, которые можно нарисовать этими красками. Ей не терпелось начать прямо сейчас.

Гильермо, не откладывая в долгий ящик, кликнул Кристину, чтобы она помогла ему закрепить зеркало, и невольно вырвал Фриду из царства грез. Пришла сестра и залезла на матрас. Она держала обеими руками тяжелое зеркало, пока отец крепил его ремнями. При этом Кристина случайно задела ногу Фриды. Та чуть не взвыла от боли, но стиснула зубы и быстро сказала:

— Все в порядке, продолжайте!

Подвесив зеркало, сестра с отцом с надеждой взглянули на Фриду. Та подняла глаза… и испугалась. Неужели это она? Неужели это измученное, болезненное лицо принадлежит ей? А фигура? Кожа да кости!

— Оставьте меня, пожалуйста, мне нужно побыть одной, чтобы привыкнуть к этому чучелу над кроватью.

Огромные темные глаза с черными от усталости и боли кругами; над ними — смолянистые брови, напоминающие птичьи крылья, самая выразительная черта ее лица. Впалые бледные щеки, заострившийся нос. Ниже — тонкая полоска рта с остатками помады. Шея белеет над вышитой блузкой. Руки с длинными пальцами и красными острыми ноготками, которыми она могла так виртуозно перебирать в воздухе, сложены, как во время молитвы. Взгляд снова пополз вверх, к волосам, разделенным прямым пробором и зачесанным назад. Благодаря отсутствию челки можно было разглядеть высокий бледный лоб. Отдельные темные волоски отбрасывали тень на кожу вдоль линии роста волос. Фрида представила себе, как нарисует это лицо, и внезапно оно совершенно преобразилось. Болезненная гримаса сменилась улыбкой, выражением надежды и сдержанной уверенности. А вдруг живопись способна не только украсить окружающий мир, но изменить всю ее жизнь?

На следующее утро, едва проснувшись, Фрида вновь принялась разглядывать отражение в зеркале, которое слегка под наклоном висело над кроватью. Она открывала для себя все новые и новые детали, спрашивая себя, какое впечатление производит это усталое лицо на других людей. От этого занятия ее отвлекло лишь появление Агосто, державшего столярную мастерскую в паре домов от них. Он принес мольберт. Это была простая конструкция из нескольких подвижных реек, соединенных одна с другой. Две рейки клали на постель слева и справа от больной. Затем откидывалась планшетная доска, которая подпиралась сзади двумя опорами. Угол наклона можно было плавно отрегулировать таким образом, что доска оказывалась прямо над лицом Фриды. Пришел отец, одобрительно взглянул на конструкцию, прикрепил на мольберт лист бумаги и оставил Фриду одну.

Когда она впервые окунула кисть в краску и сделала мазок по бумаге, ее охватило чистое, беспримесное счастье. Фрида чуть не разрыдалась, до того ей стало легко и хорошо. Раз уж ей не суждено выйти в реальный мир, на холсте она создаст мир собственный, причем такой, каким она его видит. Ей доставлял удовольствие сам процесс — энергичные взмахи кистью. На первых порах, чтобы приноровиться, она просто выводила линии и круги — все-таки приходилось работать лежа, и управляться с кистью в такой необычной позе было непросто. Несколько цветных брызг попали ей на лицо и блузку — забыла отряхнуть кисть от воды, прежде чем окунуть ее в краску. Но этот урок молодая художница усвоила на лету.