— Тебе нравится, как тут тихо и мирно? — спросила кошку Фрида.

Животное смотрело на нее не мигая.

— Так, посиди-ка еще, — попросила Фрида, подбирая нужную кисть. Ей пришло в голову поместить кошку на картину. Она будет сидеть на левом плече Фриды и смотреть на черную колибри, будто собирается на нее наброситься. На другом плече художница изобразила одну из своих обезьянок, играющую с терновой веткой, которая впивалась в шею хозяйки.

Да, теперь все правильно. Фрида любила окружать себя домашними животными и поэтому часто рисовала их. Она начала тихонько напевать себе под нос.

Когда дошло дело до самой сложной в эмоциональном отношении части, Фрида, немного подумав, взяла швейную иглу и вонзила ее в палец. Понаблюдав, как выступает и медленно стекает по коже кровь, она выдавила еще несколько капель прямо на холст, там, где шипы вонзались в шею. Но эта кровь служила всего лишь символом той боли, которую она ощущала. На холсте раны были не так глубоки, как в жизни, но картины помогали Фриде преодолеть настоящие травмы. И самый тяжелый удар, как и прежде, нанес Диего. Что изменится, когда они разведутся? Будет ли она видеть его хотя бы время от времени? Сможет ли говорить с ним? Ведь они всегда общались, даже живя порознь.

После напряженной многочасовой работы Фрида еле держалась на ногах и все-таки жалела, что за окном уже начало смеркаться и в студии стало слишком темно. День, проведенный у мольберта, вдохнул в нее новую жизнь. Художницу радовал сегодняшний успех.

Она мыла кисточки, когда услышала за спиной шаги Диего.

Фрида быстро прикрыла мольберт платком: пока ей не хотелось говорить о картине и смысле символов.

Но Диего даже не поинтересовался, над чем работает жена, что ее расстроило.

— Я иду на концерт сегодня вечером. Не хочешь присоединиться? — неожиданно спросил он.

К собственному удивлению, Фрвда согласилась.

— Полетт и Лупе тоже будут там, — осторожно добавил Ривера.

— Ну и что? — отозвалась она. — Ты иди, а мне нужно переодеться. — Она указала на испачканное красками рабочее платье.

Фрида специально опоздала, приехав, когда концерт уже был в полном разгаре. Но она не стала красться как мышь, а смело вошла в ложу Диего, звеня всеми своими колокольчиками и драгоценностями. В этот момент никто не смотрел на сцену: все взгляды были устремлены на нее. Она опустилась на свое место с отстраненно-надменным выражением лица, как настоящая королева. Никто не должен знать, что она страдает!

Однако, когда Фрида торжествующе взглянула на Диего, сердце у нее замерло от страха. В глазах Риверы она прочла гнев. Или даже жалость? Раньше ему нравились ее провокации, а теперь, казалось, он был раздражен. За весь вечер Диего не обмолвился с ней ни единым словом, зато вовсю флиртовал с Полетт. Домой Фрида вернулась в ярости. Она смотрела в зеркало и спрашивала себя: «Куда подевался томный взгляд, очаровывавший любого? Где сочетание невинности и нахальства, которое покорило Диего? Я брошенная женщина, мне тридцать два года. Мое тело изломано и покрыто шрамами от операций. На одной ноге нет пальцев, туловище заковано в корсет. Кто полюбит этот усталый полутруп?»

Она задохнулась от ужаса. Неужели стало слишком поздно для любви? Любви, которая так ей нравилась, для ночей нежности и страсти, для признаний шепотом, для вожделения. Неужели все это безвозвратно исчезло? На глаза невольно навернулись слезы.

Ей нужно было поговорить с кем-то, кто знал ее другой и любил. Она набрала номер Ника в Нью-Йорке. Прошла чуть ли не целая вечность, прежде чем он снял трубку.

— Фрида, сейчас середина ночи. — Голос Мюрея звучал недовольно, и Фрида поняла, что совершила ошибку.

— Я нарисовала для тебя картину: мой портрет с терновым ожерельем на шее. Не хочешь купить? — спросила она с тяжелым сердцем.

— Терновое ожерелье? Не слишком радостно.

— А мне сейчас тоже не слишком радостно.

— Ты пила?

Она различила раздражение: Нику не нравилось, когда она много пила.

— Только пару коктейлей в антракте концерта. Это имеет значение?

— Фрида, — его голос звучал беспомощно, — что тебе нужно?.

— Отправь мне обратно подушку, которую я вышила для тебя. Не хочу, чтобы на ней спала другая. И не разбрасывай повсюду мои письма. — Она помолчала, а потом тихо добавила: — Люби меня, Ник.

— Я люблю тебя, Фрида, — ответил Мюрей с искренней нежностью. — Люблю, как не любил никого в жизни. Но я скоро женюсь.

Фрида кивнула. Она знала, что рано или поздно это произойдет. Еще один удар. Еще один знак, что пора сдаться.

— Желаю тебе удачи. Прости, что позвонила. Больше я тебя не потревожу. — С этими словами она повесила трубку, но тихий щелчок долго отдавался эхом в ушах.

На столе стояла бутылка коньяка, которую она привезла из Парижа. Вообще-то это был подарок для Диего. Вспомнив об этом, она разозлилась и потянулась за бутылкой. Черт, куда подевался стакан? Неважно. Она даже не стала искать.