Я посмотрел на него. Он сидел прямо, нервничал, хотя и старался скрыть это. Молодой, горячий, но не глупый. Это я уже понял.

— Союз… — протянул я. — Допустим, я подумаю. Но ты мне скажи, парень, что я с этого буду иметь? Ты свои очки получишь, ранг поднимешь, а я? Мне Вежа что-то ничего такого не обещала.

Он замялся, отвел взгляд к иллюминатору, где серое утро уже превращалось в день, и пожал плечами.

— Не знаю, — признался он. — У меня только мое сообщение было. Но ты ведь тоже носитель. Ты сам спроси у нее.

Я хмыкнул, покачав головой. Не буду я в присутствии Филиппа общаться с системой.

— Ладно, допустим, я поверю тебе. Но учти, Филипп, если это подстава — ты пожалеешь.

— Я не предам. Клянусь. Мне это нужно не меньше, чем тебе.

Я молчал, глядя на него. Клятва — это слова, а слова на ветру разлетаются, как пепел. Но в голосе его было что-то искреннее. Может, он и вправду хочет того же, что и я? Или это Вежа так ловко нас стравливает, чтобы посмотреть, кто выплывет?

Итак, плюсы: его навыки, его знания, общая цель. Минусы: риск, его скрытность, Марго как неизвестный фактор. И еще эта награда — миллион очков и три ранга. Если мы найдем Эльдорадо вместе, как она это поделит? Или это только для одного носителя?

Я встал, прошелся по каюте. Я остановился у стола, посмотрел на карту, на точку у мыса, где лежал гроб Дрейка, и подумал: а что, если он прав? Что, если Вежа и правда свела нас не просто так? Я повернулся к Филиппу, все еще сидящему с кружкой в руках, и сказал:

— Ладно, парень. Я подумаю. Но пока ты мне вот что скажи: ты готов прямо сейчас доказать, что не врешь? Возьмешь гарпун, выйдешь на палубу и покажешь, как бьешь в бочку за сотню метров? Если попадешь — поговорим дальше. Если нет — извини, но я тебе не поверю. А заодно и абордажников проверим.

Он встал, отодвинув стул.

— Докажу, — улыбнулся Филипп. — Пойдем. Увидишь сам.

Я усмехнулся. Посмотрим, парень, чего ты стоишь. А там решу, нужен мне этот союз или нет.

Интерлюдия.

Тортуга.

Ночь над Тортугой висела безлунная. В просторном зале губернаторского дома, где стены из потемневшего камня еще хранили эхо былых пиров, собрались люди, чьи имена редко произносили вслух без дрожи или проклятий. Свет масляных ламп отбрасывал тени на лица собравшихся, а за окнами ветер гнал волны к берегу, будто подгоняя их к чему-то неизбежному.

Жан-Филипп де Лонвийе, губернатор Тортуги, стоял у массивного стола, заваленного картами и пустыми бутылками. Его взгляд казался мутным, словно море перед штормом. Он был здесь хозяином, но все в комнате знали: настоящая власть принадлежала не ему.

Двое англичан, называвших себя Ридом и Коксом, сидели напротив губернатора. Их черные плащи с серебряными застежками блестели в полумраке, выдавая привычку к роскоши, которой не место среди пиратов. Лица их оставались непроницаемыми, будто вырезанными из дубовой доски. Это были люди Кромвеля, посланники лондонского железного кулака. И каждый в зале понимал, что за их словами стоит нечто большее, чем просто золото. Они пришли с приказом, и де Лонвийе, чья дочь Изабелла томилась где-то в плену у англичан, не мог им отказать. Он лишил Доктора Крюка, бывшего корсара Франции, каперского свидетельства — не по своей воле, а под давлением этих двуъ проходимцев. Жан-Филипп приберег свой тайный козырь, но нужно было время для его розыгрыша.

Рид и Кокс созвали сюда всех, кто мог держать саблю или пушку, чтобы обсудить дело, от которого несло огромной авантюрой и деньгами.

Рядом с англичанами расположился Эдвард Мансфелд — высокий, жилистый мужчина с седыми висками и шрамом через бровь. Его темно-синий камзол был потерт, но сидел ладно, а в движениях сквозила уверенность человека, привыкшего командовать. Он молчал, изредка поглядывая на карты, будто уже видел перед собой берег, который предстояло взять.

Рядом с ним сидел Джон Моррис — моложе, с рыжеватой бородой и хитрым прищуром. Франсуа Олоне, протеже французов, стоял у окна, скрестив руки на груди. Его черные волосы падали на лоб, а в глазах горела ненависть, которую он не пытался скрыть. Этот человек, чье имя гремело от Карибов до Бискайского залива, когда-то попал в плен к Бартоломью Роджерсу и до сих пор носил шрамы от той встречи. Теперь он здесь, нанятый англичанами. Напротив него, у стены, прислонился сам Роджерс — широкоплечий, с густой бородой и ухмылкой, от которой кровь стыла в жилах. Его одежда, красный камзол и черные штаны, была покрыта пятнами пороха, а в руках он вертел золотую монету. Никто не знал, что дочь де Лонвийе, Изабелла, находилась у него в трюме, переданная людьми Кромвеля.

Де Лонвийе кашлянул, привлекая внимание. Его голос дрожал, выдавая внутреннее волнение.

— Господа, — начал он, обводя всех взглядом. — Вы собраны здесь по воле наших английских друзей. Они предлагают дело, которое может принести нам всем богатство… Выслушайте их.

Рид поднялся, медленно расправляя плечи.

— Мы пришли сюда не ради пустых разговоров, — сказал он. — Портобелло — жирная добыча. Испанцы копят там золото, серебро, драгоценности. Но наша цель — не только богатство. Есть человек, которого мы должны найти. Его зовут Доктор Крюк. Бывший корсар Франции, капитан брига «Принцесса Карибов». У него есть нечто, что принадлежит Англии.

Кокс, сидевший рядом, кивнул, добавляя:

— Мы знаем точно, что Крюк там.

Олоне хмыкнул.

— Крюк? Слышал я про него. Говорят, он потопил английский галеон, который ваши люди отдали какому-то барону. Тот еще был корабль, а Крюк его на дно пустил. Ловко.

В его тоне сквозило уважение, хотя он и старался это скрыть. Мансфелд чуть улыбнулся в усы, но промолчал, а Моррис бросил быстрый взгляд на Рида, проверяя его реакцию. А вот Роджерс скривился, будто лимон проглотил.