— Господин Ланин! — она немного запыхавшись предстала перед ним, — господин Ланин, тут записка от Алефтины Сергеевны. Пожалуйста, прочтите.

Эрнест развернул записку.

“Господин Ланин, прошу вас завтра ждать меня в Летнем саду. Мне есть, что вам рассказать. Элла".

На следующий день они проговорили полных три часа, замерзли на промозглом ветру, но не ощущали этого. В саду они были практически одни, потому что желающих гулять в такую погоду выискалось совсем мало. Ветер срывал шляпы, качал деревья, а Эрнест и Элла все ходили по аллеям. Когда же они расстались, то Эрнест впервые поверив, что история с Клер может закончиться если не хорошо, то хотя бы не плохо, поспешил к своей подопечной. Он не мог ей ничего рассказать, но мечтал сжать ее в объятьях, и целовать... целовать...

Впрочем, все его мечты разбились, когда он увидел Клер. Невероятно красивая, как бездыханная мраморная статуя, она стояла посреди гостиной с книгой в руке. Глаза смотрели куда-то вдаль.

— Клара! — позвал он.

Клер вздрогнула и перевела на него глаза.

— Клара..., — Эрнест подошел к ней, взял холодную руку в свои. Клер не отняла руки, но и не пожала его руку.

— Я все думаю, — проговорила Клер тихо, — призраки, они какие? Я никогда не видела призраков до этого. А вы?

Он пожал плечами.

— Я тоже не видел.

— Но ведь я видела уже дважды. И..., — она судорожно вздохнула, — и вот даже целовалась с ним. Кто может сказать, как должен целоваться призрак?

— Возможно вам надо понять, как целуется не призрак? — почти прошептал он.

Она снова посмотрела на него.

— Я однажды просила вас... в Выборге. Тогда у меня был другой вид безумия. Вы отказали. Теперь я не хочу. Или я не могу вам отказать? Если нет, то скажите.

Он вспыхнул.

— Что за речи, Клара? Как вы можете говорить такое? Неужели я заслужил ваше осуждение?

Она пожала плечами.

— Что будет, когда вам надоест возиться со мной?

Повисло молчание. Она смотрела на него прямо, без смущения. Эрнест отвел взгляд. Потом подошел к ней вплотную. Положил руки на плечи, провел ими вниз по ее спине.

— Этого не может быть, Клер, — сказал он, — я никуда от вас ней уйду. И вам не позволю уйти.

Элла явилась на следующий день.

В красном шерстяном платье, теплой шубе, хотя на улице снега еще не было, она вся так и сияла яркими красками. Рыжие волосы были убраны под красную шапочку, и она впервые показалась Клер красивой. Почему все считают Эллу дурнушкой? Возможно, черты ее не идеальны, нос великоват, а губы узковаты, но глаза у нее красивого оттенка, а брови тонкими нитками изгибаются правильными темными дугами на белой коже.

— Эрнест Михайлович позволил мне поговорить с тобой, Клер, — Элла шагнула в гостиную и остановилась перед замершей от удивления кузиной.

— О чем? — Клер смотрела на нее не отрываясь.

— О призраках.

Клер вздрогнула и быстро перевела глаза на Эрнеста. Тот молча кивнул, давая понять, что все в порядке.

Элла тоже посмотрела на Эрнеста, после чего по его приглашению села на диван и снова обратилась к Клер.

— Клара, я не выдам тебя никому, не переживай. Просто... мне удалось узнать кое-что, что не позволяет бездействовать далее. Я очень хочу помочь тебе!

— Что ты узнала?

Элла дернула плечом.

— Пока что это только предположение. Пожалуйста, не спрашивай меня. Лучше расскажи мне, как выглядел призрак. Эрнест Михайлович сказал, что ты все время думаешь об этом. Пожалуйста, давай попробуем думать вместе.

Клер молчала. Она встала с кресла, в котором сидела, укуталась в шаль, прошла к окну и долго стояла неподвижно, изучая голое дерево напротив окна.

Подали чаю. Элла взяла чашку, перемешала сахар. Стук ее ложечки о фарфор звоном раздался в тишине.

Клер резко обернулась. Лицо ее было белее мела.

— Он... он был живой, Элла! — она стремительно подошла к кузине и сжала рукой ее плечо, — он был живой! Но я сама видела, как Пашу хоронили! Я могу поручиться, что это был он, и что он был жив!

— Что ты запомнила в нем? — спросила Элла.

— Он... он был такой же, как всегда. Даже галстук его... тот, в котором он часто навещал меня... и часы... Он будто совсем не поменялся. Но даже если бы он оказался жив, что невозможно, он не мог бы прийти в том же галстуке!